Сэмюэл Айрленд намекал на сделанную Роулендсоном серию эстампов, иллюстрирующих сцены из пьес Барда. Гравюры были изданы в альбоме под названием «Галерея Шекспира».
– На этот труд меня подвигла высшая сила. Сами понимаете какая.
– Мы польщены, ваш визит – большая честь для нас, мистер Роулендсон, – сказал Сэмюэл Айрленд, пожимая художнику руку.
– Зовите меня просто Том.
– В нашем музее вы первый посетитель. Правда, нас вы застали немножко врасплох, мы еще не вполне готовы к приему публики.
С Роулендсона градом катился пот.
– Не найдется ли у вас лимонаду? Или имбирного пива? Жажда, понимаете, одолела.
– Может, чего-нибудь покрепче? – спросил Уильям, уже заметивший на лице гостя признаки пагубного пристрастия. – Стаканчик виски, сэр?
– Немножко. Капельку. Самую чуточку. Только, сделайте одолжение, с содовой.
Уильям поднялся наверх, в столовую, достал из резного буфета хрустальный графин и щедро плеснул в стакан; затем принес из расположенной рядом кухни кувшин с водой и разбавил виски. Роулендсон ждал напитка с нетерпением и продолжил речь, только когда выпил все до дна.
– Малоун говорит, у вас есть письмо к госпоже Хатауэй.
– А в нем еще и прядь волос Барда.
С этими словами Уильям взял у Роулендсона пустой стакан.
– А можно мне?…
– Вы о чем, простите?
– Хочется просто коснуться его волос.
– Можно.
Уильям достал из-под прилавка символический дар любви и протянул гостю.
– То самое письмо? Неужто впрямь от самого Шекспира? Волосы как у вас, сэр. Русые, с огненно-рыжим отливом.
Он как-то странно, почти застенчиво глянул на Уильяма, но тот уже шел наверх. Там он опять налил в стакан виски, добавил немножко воды и поспешил назад. Сэмюэл Айрленд стоял посреди лавки в одной из своих излюбленных поз: ноги расставлены, спина прямая, большие пальцы засунуты в кармашки жилета. Роулендсон тем временем читал записку Анне Хатауэй.
– Прекрасно, – сказал он. – И как верно подобраны слова! Младая любовь. – И продекламировал фразу, относившуюся, по всей видимости, к пряди волос: –
Роулендсон вернул записку Уильяму и жадно потянулся к стакану.
– Восхитительно, сэр! – воскликнул он. – Я имею в виду письмо. Очень трогательно. Так и забирает. Я опять же говорю про… – Он визгливо расхохотался. – На редкость верный тон у этого послания. Еще бы глоточек, если можно. Чуть-чуть. Просто капните на донышко.
– У нас есть и другое сокровище, – не меняя позы, сказал Сэмюэл Айрленд. – Полный текст «Лира».
– Написанный его рукою?
– По нашему мнению, да. – Уильям снова наполнил стакан гостя. – Но все неприличности он убрал.
Роулендсону вспомнилась строка из трагедии:
– «О, боги!» – воскликнул он и, уточнив: – Акт второй, сцена вторая, – тяжело опустился на стул.
– Однако произносит эти слова Регана, сэр.
Роулендсон с восхищением посмотрел на Уильяма:
– Какой у вас острый ум, мистер Айрленд. И обаятельная улыбка.
– Среди прочих Бард изменил и это восклицание. В найденном тексте оно звучит так: «О, силы святые небесные!» «Благословенные» пришлось убрать, чтобы сохранить поэтический размер.
Сэмюэл Айрленд достал рукопись «Лира» и с едва заметным поклоном подал ее Роулендсону. Художник отставил стакан, поднялся со стула и взял манускрипт. Руки его заметно дрожали.
– Видите, как пылает мое лицо. Это
– Пожалуйста, встаньте, – стал уговаривать гостя Сэмюэл Айрленд. – Пол не слишком-то гладок. Вы можете поранить ноги.
Подозревая, что художник пришел к ним уже сильно под мухой, Уильям помог ему встать, и Роулендсон крепко вцепился в его руку.
– О, господи, – бормотал он, пошатываясь. – Какая мощь и какое изящество! Вы оказали мне большую честь, мистер Айрленд, показав свои сокровища.
– Нет, честь оказали нам вы, – возразил Сэмюэл Айрленд, не желавший прозябать в тени сына.
– Вы человек искусства, сэр, – заметил Уильям. – Вы способны оценить эти сокровища по достоинству.
– Знаю, – ответил Роулендсон, не выпуская руки Уильяма.
– В таком случае объясните мне одну вещь. Бард говорит, что самая правдивая поэзия – самый большой вымысел…[82]
– По-моему, это из «Бесплодных усилий любви».
– Не намекает ли он на то, что подделка восхищает нас больше всего?
– У Шекспира это всего лишь причудливая фигура речи. – Роулендсон стал игриво перебирать пальцы Уильяма. – Подделка никогда не может быть правдивее оригинального произведения. Иначе снова воцарился бы хаос. – Он плюхнулся на стул и допил стакан. – Впрочем, все это меня не слишком интересует.
– Я только задал вопрос.
– Ваше дело – не вопросы задавать, мистер Айрленд. Ваше дело – давать на них ответы. Разыскивать нам новые документы!
Потом пошли и другие посетители, а когда Сэмюэл Айрленд поместил в «Морнинг кроникл» объявление об открытии «Музея Шекспира», их число резко выросло.
Тем временем Уильям откопал несколько бумаг, косвенно связанных с Шекспиром: письмо к нему графа Саутгемптона, судебную повестку за неуплату церковной подати, короткую записку от Ричарда Бёрбеджа[83] о театральном реквизите. Вскоре книжная лавка стала действительно походить на музейный зал, в котором выставлены всевозможные достопримечательности, связанные с Шекспиром. Уильям не имел ни малейшего желания вникать в дела музея. Эта роль отводилась его отцу. Айрленд-старший уже сшил себе в заведении «Джексон и сын», что на Грейт-Тернстайл-стрит, темно- зеленый сюртук. У двери в музей сидела Роза Понтинг с шитьем в руках. Считалось, что она следит за сохранностью зонтов и пальто посетителей, но Сэмюэл Айрленд втайне надеялся, что ее будут принимать за привратницу, взимающую входную плату. Роза ничуть не возражала, когда ей в руку совали серебряные монетки, и ловко переправляла их в большую кошелку, где лежал ее веер, коробочка с нюхательным табаком, кошелек и носовой платочек. Посетителей она встречала одними и теми же словами:
– Пьеса находится в застекленном шкафу слева, там увидите и письма. Квитанции и счета – на соседнем прилавке. Просим не трогать стекло и не плевать на пол.
Эта роль ей очень нравилась. Еще девочкой она помогала матери, торговавшей фруктами в палатке на рынке Уайтфрайерз. Изо дня в день она с неизменным восторгом вплетала свой голосок в ежедневный рыночный гомон, зазывая до хрипоты: «А вот пипин шафранный!» И теперь она неотступно следила за порядком в лавке, глаз не спуская с экспонатов. Она знала, как отзываются половицы на поступь каждого домочадца и, когда кто-то чужой норовил взобраться по лестнице наверх или зайти за прилавок, немедленно пресекала эти попытки. Если какой-нибудь посетитель решался хотя бы подышать на стекло, она сразу поворачивала голову и свирепо смотрела на нарушителя. К самому Шекспиру она относилась без интереса и любопытства. Но была довольна, что Уильям таким неожиданным способом и так успешно поправляет дела семьи.
В том, что она тоже член семьи, у Розы сомнений не было. На самом деле они с Сэмюэлом Айрлендом
