глубокомысленным видом намазывал хлебец маслом.
– Не пойму, что творится с девочкой, – проронила наконец миссис Лэм. – Никогда не знаешь, чего от нее ждать. А вы что скажете, мистер Лэм?
– К северо-северо-востоку,[91] – пробурчал тот, к явному удовлетворению жены.
Чарльз все больше склонялся к мысли, что причина столь странного поведения Мэри кроется в ее дружбе с Уильямом Айрлендом; юноша лишил ее душевного покоя. Чарльз его в этом не сильно винил; сколько он мог судить, до сих пор Уильям вел себя в высшей степени достойно. Но ведь Мэри никогда еще не входила в доверительные отношения с человеком, совершенно, в сущности, посторонним. Все просто, но в то же время очень серьезно.
– Прекрасно, мистер Мильтон! Но вам не кажется, что провинциальный выговор подошел бы больше?
– Может, деревенский, мисс Лэм? Не подскажете какой-нибудь образчик?
– Доводилось ли вам слушать лекции профессора Порсона[92] об античном искусстве?
– Разумеется. В зале масонской ложи.
– Сумеете воспроизвести его манеру?
В саду появилась Тиззи и объявила, что пришел «тот молодой человек» и спрашивает мисс Мэри.
Чарльз так глянул на него, что Мильтон осекся, а Мэри, заметно смутившись, под легким летним дождиком последовала за Тиззи.
Входя в дом, Мэри хотела было посмотреться в зеркало, но удержалась.
– Надеюсь, Тиззи, ты не оставила его ждать на крыльце?
– А где же еще было его оставить? В гостиной сидит ваша матушка, а прихожая заставлена сапогами.
Мэри поспешила открыть дверь, за которой со шляпой в руках стоял Уильям.
– Приношу свои извинения, мистер Айрленд. Простите, что я…
– Я очень тороплюсь, Мэри. В среду утром собираюсь отправиться в Сатерк. – Он запнулся. – Вы, если помните, выражали желание поехать со мной.
– Конечно же помню. Я была бы вам очень благодарна. – Эта фраза прозвучала несколько фальшиво, и Мэри на миг отвела глаза. – Просто счастлива. Стало быть, в среду утром? – Уильям кивнул. – Я помечу себе в календаре. Не зайдете ли в дом?
Общение часто происходит молча, помимо слов. Уильям понял: ей не хочется, чтобы он остался. К тому же он заметил, что из-за шторы, словно стражник, готовый отразить нападение на замок, выглядывает миссис Лэм.
– Спасибо за приглашение, но вынужден отказаться: времени нет. – Он протянул руку, Мэри слабо сжала ее. – Я за вами зайду. Около девяти утра.
Так и не надев шляпы, он повернулся и двинулся прочь, а она смотрела ему вслед, пока он шагал по Лейстолл-стрит в сторону колонки, вокруг которой толпились женщины.
Мэри, вздохнув, вернулась в дом и услышала, как миссис Лэм суетливо семенит назад к камину. Заговаривать с матерью совершенно не хотелось, но та до боли знакомым жалобным голоском сама окликнула дочь:
– Можно тебя на минутку, Мэри?
– Да, мама, что тебе?
– Этот молодой человек…
– Мистер Айрленд.
– Вот-вот, именно. Этот молодой человек определенно протоптал тропинку к нашему дому. Является беспрестанно.
– И что с того?
– Ничего. Я только поделилась своим наблюдением. – Мэри молчала. – Ты считаешь приличным играть пьесу в воскресенье, Мэри?
– Мы не играем. Просто читаем вслух кое-какие строки.
– Твой отец от этого возбуждается. Взгляни-ка на него.
Мистер Лэм лежал на диване и бдительно следил за летающей по гостиной мухой. После выходки дочери во время чаепития миссис Лэм стала держаться с нею заметно осторожнее. Теперь она позволяла себе лишь бросать в пространство отвлеченные ремарки и «наблюдения» или же намекала на невнимание к чувствам мистера Лэма.
– Твой отец всегда свято соблюдал Седьмой день.
– Тогда почему сегодня вы не в церкви?
– У мистера Лэма болят ноги. Возможно, к вечерней службе ему станет легче.
Мэри уже не слушала мать. Голова вдруг стала странно легкой, перед глазами все поплыло, и Мэри ухватилась за ручку кресла. Казалось, кто-то просверлил дыру в ее черепе и наполнил его теплым воздухом.
– Сам-то он никогда не пожалуется, но я заметила, что он припадает на одну ногу, как заезженный конь. Верно, мистер Лэм?
Мэри смутно слышала какие-то звуки; она раздраженно провела рукой по лицу.
– Но он не ропщет… Что с тобой, Мэри?
Мэри опустилась на ковер и прислонилась головой к креслу.
Отец смотрел на нее с восторженной улыбкой:
– Господь прибирает.
– Ты что-то уронила? – спросила миссис Лэм.
– Да, – Мэри уже начала приходить в себя. Она невидящими глазами уставилась на ковер. – Сейчас- сейчас, – бормотала она. – Булавку.
– Жаль, что я уже не могу нагнуться так, как в молодости. А вот и наш сынок, как черт из табакерки. Чарльз, помоги-ка сестре. Она обронила булавку.
Чарльза удивило, что его встретили сравнением с чертом.
– Куда ж ты ее положила, милая?
Мэри отрицательно качнула головой:
– Никуда. – Она уцепилась за руку брата, и он помог ей подняться на ноги. – Я ошиблась. Все в полном порядке.
– Только что приходил мистер Айрленд, – многозначительно, как ей самой казалось, произнесла миссис Лэм.
– Да? Отчего ж он не остался?
– Мэри разговаривала с ним на крыльце.
– У него дела, мама, – объяснила Мэри, все еще опираясь на руку брата.
– Он, видимо, человек очень занятой, – заметил Чарльз.
На самом деле Чарльз начал испытывать зависть к Уильяму. За месяц редактор «Вестминстер уордз» опубликовал в журнале целых два эссе Айрленда: «Юмор в «Короле Лире» и «Игра слову Шекспира». Кроме того, ему же было предложено написать серию очерков на тему: «Шекспировские персонажи». Между тем эссе самого Чарльза о трубочистах все еще ждало публикации; правда, Мэтью Ло попросил его написать вторую часть – о столичных нищих, только не об убогих или растленных, а о самых колоритных и чудаковатых. Чарльзу, однако, пока что довелось встретить всего двух-трех таких персонажей: карлика, что просит подаяния на углу Грейз-Инн-лейн и Теобальд-роуд, – время от времени этот уродец принимается шнырять между лошадьми, стараясь их испугать; а еще лысую женщину, что кувыркается на голой земле у собора Сент-Джайлз, чтобы получить хотя бы полпенса. Впрочем, Чарльз не был уверен, что эти два представителя низов способны подвигнуть его на глубокие размышления о жизни лондонских босяков.
