– Нет. Я сама виновата. Надо было остановиться.
Уильям не понимал, о чем она толкует.
– Тонкое полотно в момент сохнет, – сказала торговка, пытаясь утешить Мэри. – Хлопчатка – дело иное, ее поди высуши.
Видя, что Мэри дрожит, старуха сняла с себя шаль и набросила ей на плечи:
– Ты в реке не так уж и долго была, чтоб насквозь-то промокнуть. Не то что утопленники.
Усевшись против Уильяма на деревянный ящик, она принялась рассказывать ему о самоубийцах, прыгавших с моста близ Блэкфрайарза; в штормовую погоду течение речки Флит, что взята в трубу на другом берегу Темзы, прибивает тела несчастных к причалам у Парижской лестницы.
– Самое страшное у них, сэр, это глаза.
– В воде они открываются, – вставила Мэри. – А тело разбухает, как губка.
– Известное дело, мисс.
Уильям повесил сюртук у жаровни, сушиться, и, оставшись в мокрой рубашке, сильно дрожал.
– Как только они на такое решаются?
– От беспросветной нужды, – ответила торговка.
– Вы, Уильям, наверно, считаете их сумасшедшими, – сказала Мэри. – Но общепринятые мерки к ним неприменимы.
– Да они обычные люди, ей-богу. – Торговка наклонилась и пощупала подол платья Мэри. – Просто им выпала такая доля злосчастная. И то сказать, кого она в нашем грешном мире минует? Не просыхает, мисс, жару маловато. Езжайте-ка вы назад подобру-поздорову. Гарри Сандерсон вас переправит.
Мэри встала и протянула ей шаль.
– Вы же видите, со мной все хорошо. Никаких признаков лихорадки.
– Про лихорадку и не поминайте, мисс. Скольких уж она тут скосила.
– Поедем на лодке, Уильям?
Они вышли на берег, и торговка кликнула Гарри.
Когда лодка пристала у Брайдуэлл-уорф, Мэри заговорила быстро и взволнованно:
– Не доводилось ли вам читать романы Фанни Бёрни,[93] Уильям? Навряд ли. Для вас это, пожалуй, вульгарная писанина. И вдобавок чисто женская. Я вообще удивляюсь, как это вы нас, женщин, еще терпите.
– Стыдно признаться, но я не читал ее сочинений, – сказал Уильям, удивляясь про себя, с чего Мэри вдруг завела речь на эту тему. – Все расхваливают «Сесилию».
– Нет-нет. Прочтите лучше «Эвелину». Героиню никто не понимает. Не видит, что она за человек. Разве могла такая девушка смириться с тем, что творится вокруг?
– Обязательно поищу эту книгу, – растерянно пробормотал Уильям.
– Не надо, я дам вам свою! Чарльз называет ее белибердой, но велика ли важность, что он там говорит? – Она посмотрела вдаль, в сторону Ламбета.[94] – Как беспорядочно снуют по реке эти лодочки! Видите, носятся прямо перед носом друг у друга. Сколько в мире суеты! И постигнуть все это невозможно, правда?
Уильям нанял фаэтон и привез Мэри на Лейстолл-стрит. От холода и усталости ее била дрожь. Дверь открыла Тиззи; увидев Мэри, она испуганно отшатнулась:
– Господи помилуй, мисс, что с вами стряслось?
– Не падай в обморок, Тиззи. Со мной все в порядке.
– Она поскользнулась и упала в воду, – сказал Уильям. – Надо немедленно снять с нее мокрую одежду и уложить в постель. И дайте ей бульону.
В прихожей появилась миссис Лэм в домашнем чепце на голове. При виде дочери она молча поднесла ладонь ко рту.
– Успокойся, мама. Я цела и невредима.
– Это случилось в пруду?
– Нет, мама, в реке.
Мэри сделала несколько шагов, пошатнулась и рухнула на стойку для шляп.
Суетясь и мешая друг другу, Тиззи и миссис Лэм потащили Мэри наверх, в спальню. Там они раздели ее и уложили в постель. Уильям остался внизу; на душе у него было неспокойно. С лестницы бегом спустилась Тиззи и, даже не взглянув на него, выскочила на улицу. Заслышав шум и суету, из гостиной крадучись вышел мистер Лэм и приблизился к Уильяму.
– Как соломинка перед ветром,[95] да?
– Мэри немного нездоровится, сэр.
– Вот именно.
На верхней площадке лестницы появилась миссис Лэм.
– Тиззи пошла за доктором. А мне надо поговорить с вами, мистер Айрленд. Будьте так добры, вскипятите чайник.
– Конечно.
Уильям направился в гостиную. Даже в эти летние дни в камине над горящими углями стояла металлическая подставка, на которой можно было нагреть воды. Уильям поставил чайник и стал ждать, пока он закипит; в гостиную торопливо вошла миссис Лэм.
– Пожалуй, нужно добавить горячего джину с мятой. Не то, чего доброго, лихорадка начнется. Как же это произошло, мистер Айрленд?
– Мэри поскользнулась и упала. Мы были на берегу Темзы.
– Что вы делали возле реки?
– Осматривали Сатерк.
– Осматривали Сатерк?! – изумленно повторила она, будто речь шла о деревушке, затерянной в русских степях.
– Искали места, связанные с Шекспиром.
– Шекспир в конце концов сведет ее в могилу, мистер Айрленд. Не следует разжигать в ней этот интерес. Мистер Лэм, вы должны сказать свое веское слово – чтобы в нашем доме даже духу его книг не было.
– Ей просто не повезло, чистая случайность…
– Повезло – не повезло… Этого просто не должно было быть. Куда же я убрала мятное масло?
Приготовив душистый бодрящий напиток, она с величественным видом понесла объемистую глиняную чашу наверх. Уильям обернулся; мистер Лэм прямо из бутылки потягивал мятное масло.
– Горячее, – пробормотал он. – Горячий лед.[96]
Глава девятая
После своего купания в Темзе Мэри пролежала в лихорадке две недели. Она металась в жару, дрожала в ознобе, то и дело просила пить или открыть окна, ей хотелось глотнуть прохладного воздуха. Она исходила потом, и Тиззи, глядя на нее, восклицала (к большому неудовольствию миссис Лэм): она-де и не представляла, что в человеке может скопиться столько сала. Во сне Мэри бормотала какие-то странные слова и фразы. В конце концов она все же поправилась.
Во время ее болезни Уильям Айрленд заходил к Лэмам, но ему сказали, что тревожить мисс Лэм нельзя; доктор прописал ей сон и полный покой. Однако в конце второй недели Уильяму разрешили поговорить с Мэри. Закутанная в шаль, она сидела в гостиной у окна.
– Надеюсь, вам уже лучше? – спросил он.
– Это была сущая ерунда. Самая обычная простуда. Впрочем, согласитесь, я вряд ли могла ее избежать.
– Я вам кое-что принес.
– Пьесу? – Он кивнул. – А я уже почти решила, что все это мне приснилось. Правда же, Уильям, то был очень странный, необычный день. Сейчас он кажется далеким, нереальным…
– Однако вот она, пьеса. – Он протянул ей пачку листов в темно-бордовом переплете. – Вполне реальная.
Мэри опустила пьесу на колени и отвела глаза.
– Я боюсь до нее дотрагиваться. Это же нечто святое… – Уильям улыбнулся и промолчал. – Она
