– Horribile dictu.[104]
Облокотившись о стойку бара, Чарльз слушал путаный разговор Сигфрида и Селвина о Королевской академии,[105] как вдруг увидел, что в зал входит Уильям Айрленд и с ним молодой человек в весьма необычном наряде – зеленом сюртуке и зеленой же шапке, отороченной бобровым мехом.
Айрленд сразу заметил Чарльза и направился к стойке здороваться. Незнакомец в зеленом сюртуке стал позади Уильяма.
– Это де Куинси, – представил Уильям своего спутника. Молодой человек снял шапку и поклонился. – Он в Лондоне недавно.
– Где вы остановились, сэр?
– Пока на Бернерз-стрит.
– Один мой знакомый тоже живет на Бернерз-стрит, – сказал Чарльз. – Джон Хоуп. Не знаете такого?
– Лондон – город огромный, сэр, жизнь тут так и кипит. На этой улице я ни с кем не знаком.
– Зато теперь вы знакомы с нами. Это Селвин. Это Сигфрид, – Чарльз похлопал приятелей по спинам. – А там, в углу, сидят Розенкранц и Гильденстерн. Как вы познакомились с Уильямом?
– Я побывал на его лекции.
– На лекции? Какая такая лекция?
– Разве Мэри вам не говорила?
– Сколько я помню, нет, – сдержанно ответил Чарльз. Во всем, что касалось сестры, он теперь проявлял большую осмотрительность.
– На прошлой неделе я выступал с лекцией. Де Куинси тоже пожаловал, за что я ему безмерно признателен. А на следующий день он заехал ко мне.
– И вы сразу крепко подружились, – заключил Чарльз, немало удивленный тем, что Мэри ходила на лекцию, ни словом ему о том не обмолвившись. – Прошу вас со мной за столик, господа.
Предоставив Селвину и Сигфриду обсуждать у стойки самоубийство боксера Фреда Джексона, Чарльз направился к столу возле стены.
– Я бы тоже с удовольствием вас послушал, – сказал он Айрленду.
– О, ничего интересного вы не пропустили. Я ведь не актер.
– Разве?
– Тут требуется настоящий актерский талант. Умение говорить уверенно и с увлечением. Я на это не способен.
– Будет вам, уж вы-то, Уильям, этими достоинствами обладаете в полной мере.
– Обладать легко, а вот заразить своей увлеченностью других – очень трудно.
Чарльз не знал, стоит ли ему заводить речь о пьесе «Вортигерн». Вдруг Мэри передала ему рукопись тайком от Уильяма? Айрленд, казалось, прочел его мысли:
– Как поживает Мэри? На лекции она выглядела немного усталой. После падения в реку…
– Вполне поправилась. Все как рукой сняло. – Чарльз никак не мог понять, насколько глубока приязнь, которую Уильям питает к Мэри. – Благодаря вам у нее появился новый интерес в жизни.
– Вот как?
– Да. Шекспир.
– Она и прежде была в него почти влюблена.
– «Почти» для моей сестры не существует. Она человек крайностей.
– Понимаю. Ну, де Куинси, – обратился Айрленд к спутнику, – вы попали в прекрасное общество. Чарльз тоже литератор.
Де Куинси с интересом посмотрел на Чарльза:
– И ваши произведения печатались?
– Так, мелочи. Несколько эссе вышло в «Вестминстер уордз». И всё.
– Это уже немало.
– Де Куинси тоже пишет эссе, Чарльз. Но ему еще нужно найти себе издателя. Как литератор он еще не родился.
– Об этом я стараюсь не думать. – Де Куинси покраснел и поспешно отхлебнул из кружки. – И особых надежд не питаю.
Они допоздна просидели в пивной; с каждым новым кувшином разговор становился все громче и оживленнее. Другие приятели Чарльза уже ушли, а эти трое все никак не хотели расстаться. Чарльз рассказал Уильяму про «пьеску мастеровых», позабыв, что Мэри просила его не распространяться на эту тему. Проговорился и о своем намерении уйти из Ост-Индской компании, чтобы писать романы. Или стихи. Да что угодно, лишь бы не сидеть клерком в конторе.
– Мне претит сознание того, что суть бытия каждого из нас столь ограниченна. Я. Мои мысли. Мои удовольствия. Мои действия. Только я. Это же узилище. Мир состоит из крайне эгоистичных людей. Им наплевать на все остальное. – Он еще отпил из кружки. – Мне хотелось бы выйти за пределы моего «я».
– А вот Шекспир умел перевоплощаться в другие существа, – заметил Айрленд. – Он вселялся в их души. Смотрел на мир их глазами. Говорил их устами. Но это исключение.
Чарльз уже упился до того, что не в силах был следить за ходом беседы.
– А вы думаете, ее Шекспир написал? Ту самую. Мэри мне ее показала.
– «Вортигерна»? Конечно, он. Вне всяких сомнений.
– Не может того быть, мой милый.
– Почему не может быть? – Айрленд с вызовом посмотрел на Чарльза. – Стиль его, верно? И ритм, и подбор слов.
– Что-то не верится…
– Ах, не верится! А кто еще мог такое написать? Назовите.
Чарльз молчал, задумчиво отхлебывая пиво.
– Сами видите, никто. Никого назвать не можете.
– Вам надо поосторожнее вести себя с моей сестрой.
– Поосторожнее? В каком смысле?
– Мэри девушка необычная. Очень необычная. Она к вам привязалась.
– Я к ней тоже. Но между нами нет… особого интереса друг к другу. И осторожничать мне незачем.
– Значит, вы даете слово джентльмена, что не имеете на нее никаких видов?
Чарльз, пошатываясь, поднялся из-за стола.
– Видов? О чем вы говорите?
Чарльз и сам точно не знал, о чем.
– Не ставите определенных целей, – пробурчал он.
– По какому праву вы меня допрашиваете? – возмутился тоже изрядно захмелевший Айрленд. – Нет у меня никаких видов и целей.
– Даете, стало быть, слово?
– Ничего я не даю. Я глубоко возмущен. И ваши домыслы отвергаю. – Он тоже поднялся и стоял теперь лицом к лицу с Чарльзом. – Не могу больше считать вас своим другом. Мне жаль вашу сестру. Ничего себе братец.
– Ах, вам ее жаль? Мне тоже.
– На что это вы намекаете?
– На что хочу, на то и намекаю. – Чарльз махнул рукой и нечаянно сшиб со стола бутылку. – Я люблю сестру и жалею ее.
– А пьеса и в самом деле написана Шекспиром, – сказал де Куинси.
Глава десятая
Два дня спустя в книжную лавку на Холборн-пассидж вошел Ричард Бринсли Шеридан.
Часом раньше Сэмюэл Айрленд получил от него записку и теперь поджидал знаменитого гостя у дверей.
– Милостивый государь! Какая радость! – Шеридан поклонился в ответ. – Мы все горды оказанной нам
