неприличный жест и единодушно ответила Тревису тем же!
Элли засмеялась. Это был не просто смех — скорее гомерический хохот, идущий из самого живота, потому что в тот момент девушка находилась в теле здорового, крепкого мужчины, обладавшего к тому же глубоким низким голосом. Насмеявшись, она выскочила из здоровяка и помчалась на сцену.
Когда Элли поднялась по боковой лестнице, Дмитрий как раз вылезал из тела Тревиса. Певец с некоторым ужасом посмотрел на публику, не понимая, почему все до единого показывают ему носы! Тревис оглянулся на музыкантов, пожал плечами и запел следующую песню.
Элли опять разобрал хохот.
— Ты выиграл! — сказала она Дмитрию. — Здорово было! Мне еще никто песен не посвящал!
— Теперь давай послушаем концерт, — предложил Дмитрий. — По крайней мере, у нас есть возможность посидеть в первом ряду.
Элли не согласилась. Ей казалось, что усыплять тех, кто пришел на концерт любимого исполнителя, неправильно, а оставлять их сознание бодрствующим — слишком сложно. Элли заметила, что сбоку, за кулисами, стоят рабочие сцены, которым, видимо, в тот момент делать было нечего.
— Эти техники, наверное, ездят вместе с группой, — сказал Элли. — Они не слишком расстроятся, если мы их усыпим. Они, наверное, эту программу уже не раз видели.
— Прекрасно, но не забывай, иногда нужно меняться телами. Оставаться слишком долго внутри одного и того же человека — не очень здорово, — сказал Дмитрий.
Так они и сделали — вселились в рабочих сцены и прослушали концерт до конца, стоя за кулисами. Когда отзвучал последний аккорд, Элли и Дмитрий переселились в парочку поклонников Тревиса Дикса, чтобы выйти из зала вместе с толпой, смешаться с довольной публикой и почувствовать, хотя бы на несколько минут, лихорадочное возбуждение, царившее вокруг.
Элли чуть было не вскрикнула, когда они вышли из фойе, где было тепло, на улицу. На город опустился вечер, и воздух заметно охладился. Конечно, перемена температуры была почти незаметной, но для призрака, привыкшего к тому, что погода в мире живых для него ничего не значит, она оказалась достаточно резкой. По автомобильной стоянке гулял нежный ветерок, ласкавший руки. Элли могла бы поклясться, что почувствовала каждый пупырышек образовавшейся на руках «гусиной кожи». До чего же приятным было это ощущение!
— Думаю, тебе понравилось, не так ли? — спросил Дмитрий.
Она обернулась и увидела, что девушка, в которую он вселился, находится совсем рядом. Дмитрий поднял руку и нежно погладил Элли по щеке.
Это оказалось для нее полной неожиданностью.
— Не надо, — сказала она предостерегающе, отступая на шаг.
— Почему?
— Да хотя бы потому, что ты в теле девушки!
Дмитрий пожал плечами.
— И что? Ты-то в теле мужчины.
Элли посмотрела на руки и увидела, что они покрыты густыми волосами. Вот почему она ощутила, как ветер щекочет их.
— Все это слишком странно, — сказала она и выбралась из тела мужчины.
Мир живых принял привычные расплывчатые очертания, и ветер уже не ласкал руки Элли, а дул прямо сквозь ее призрачное тело. Она больше не чувствовала ни жары, ни холода.
Дмитрий также выбрался из тела девушки.
— Я ни разу еще не играл в прятки, — сказал он Элли. — Я пришел сюда, чтобы поучить тебя, а вышло, что урок мне дала ты!
— А что ты приготовил на завтра?
— О, — сказал Дмитрий. — Завтрашний урок — самый лучший!
На обратном пути Дмитрий, как обычно, подал ей руку, и Элли, как всегда, отказалась принять ее, но призналась себе в том, что с каждым днем сдерживаться все труднее и труднее.
Пока Элли проводила дни, обучаясь у Дмитрия, Мики практиковался в своем искусстве, правда, в одиночестве. Каждый день он уходил в какой-нибудь укромный мертвый уголок и проводил время, занимаясь тем, что у него получалось лучше всего. Он менялся. Хотя бы это Мики мог контролировать, что называется, от и до. По крайней мере, при условии усердных занятий.
Элли проводила время с Дмитрием. Отлично. С этим Мики ничего поделать не мог. Он никак не мог повлиять на то, что они говорили и делали. Зато он мог вырастить на теле чешую или перья, превратить руки и ноги в щупальца, как у спрута, или, на худой конец, изобразить толстый бивень, как у носорога, вместо носа, или отрастить ветвистые рога на лбу, как у оленя. Элли не могла сопротивляться желанию вселяться в людей, а Мики — потребности меняться. Действительно, кто в состоянии противиться своей природе?
С каждым разом превращения давались Мики все легче. Сложнее было снова стать человеком… Элли постигала нюансы искусства владения чужими телами, а Мики учился возвращать себе человеческий облик. Вскоре он понял, что для достижения результата нужно захотеть стать Мики Макгиллом, а не уродливым чудовищем. Сложность заключалась в том, что, открыв в себе способность становиться чем и кем угодно, ему все меньше хотелось быть Мики Макгиллом.
В тот вечер, когда Элли и Дмитрий ходили на концерт, Мики поймали с поличным.
Для тренировок он облюбовал большое мертвое место — улицу, которую в свое время сровняли с землей, чтобы построить путепровод для большого шоссе. Здания в Страну затерянных душ не попали, но кто-то, вероятно, хранил в душе образ самой улицы, так как от нее осталась мостовая, фонарные столбы и сами фонари, лившие на улицу бесконечный призрачный свет. Со стороны Мики тренироваться на таком широком, ничем не защищенном пространстве, да еще и залитом светом, было серьезным нарушением конспирации. Учитывая чудовищный вид существ, в которых он превращался, позволять посторонним наблюдать за собой не следовало. Впрочем, если бы за ним кто-то наблюдал, ему вряд ли удалось бы сохранить инкогнито, потому что Мики в буквальном смысле вырастил глаза на затылке. Ему было интересно, сколько глазных яблок может поместиться на теле. Мики как раз дошел до цифры пятьдесят три, и глаза покрывали практически все тело. Они были похожи на голубоватые нарывы, как при ветряной оспе, но крупнее. Каждый глаз позволял видеть часть окружающей панорамы с определенной точки.
Когда позади раздался чей-то изумленный вздох, все доступные глаза повернулись на звук. Мики увидел Белку. Парень пытался убежать.
Не теряя времени, Мики бросился вдогонку, на ходу превращая руки и ноги в щупальца, при помощи которых было удобно цепляться за фонарные столбы. Передвигаться таким способом можно было очень быстро, и вскоре Мики уже завис прямо над головой мальчика. Он прыгнул и приземлился прямо перед Белкой. Вырастив набор первосортных острых клыков, Мики зарычал, чтобы окончательно парализовать и без того слабые мозги Белки.
— Пожалуйста, прошу, не трогай меня, — заныл бедняга, что было глупо, так как Мики при всем желании не мог причинить ему физической боли.
В этом и заключалась основная сложность существования чудовища в мире призраков. Мики превратил одно из щупалец в зазубренную зеленую клешню наподобие скорпионьей и, вытянув ее вперед, прижал шею Белки к фонарному столбу, чтобы тот не мог убежать.
— Ты ничего не видел, — сказал он, с удовлетворением прислушиваясь к тому, как гнусаво, не по- человечески, звучит голос. — Если ты кому-нибудь расскажешь, чем я занимаюсь, я вот этой самой клешней вмиг перекушу твою шею. Твоя тупая башка — только лишний груз.
Не столь важно, смог бы Мики при случае привести угрозу в исполнение. Достаточно было пообещать. Белка тут же превратился в покорнейшее существо. Смиренней его, наверное, было не сыскать на всем белом свете.
— Да, сэр, — прохныкал он. — Я ничего не видел! Я совсем ничего не видел!
Мики заставил клешню и щупальца превратиться в руки и ноги, а вслед за ними пропали и глаза. Теперь на Белку смотрели два человеческих глаза, которые, впрочем, ничего хорошего ему тоже не обещали. Мики заговорил своим обычным голосом:
