Она крепко провела ладонью по лбу и промолвила:
– Это верно.
Александр пожал плечами:
– Слишком верно на мой вкус. У искусства есть еще одна важная цель. Оно направлено против главной вражды, которая исходит не от природы, а от времени. Полное уничтожение приходит от бега мигов, а искусство пытается открутить назад, поймать неуловимое. До искусства все проваливалось в бездну, сейчас иной раз кажется, что хоть что-то да остается. В этом, быть может, и проявляется Святой Дух.
– Где достать эту книгу? – спросила она.
Он пожал плечами:
– Я никогда не видел Федорова в виде книги. Это были просто пачки папиросной бумаги, которыми обменивались интеллигенты. Большевики вряд ли ее издадут: все-таки там говорится о таких вещах, перед которыми весь их диалектический материализм звучит, как детский лепет.
Он посмотрел на часы. Она проследила его взгляд:
– Да, надо одеваться. Отвернись!
Он хмыкнул. После тех форм близости, которым они только что предавались, такая вдруг стыдливость. Взгляд исподлобья. А, вот в чем дело, опять заманивает в свою ловушку. «Ну, что же ты мне не даешь спокойно одеться?» Медлительное, но все нарастающее разгорание.
– Ну, вот вы опять, сэр, – проговорила она, как бы пытаясь томной уловкой свалить на него то, в чем она сама была повинна. Он уже заметил, что она во время секса переходит на «вы», то есть использует «sir» и сослагательное наклонение глагола «will». – Вы же собирались слушать дальше откровения бедной Норы.
– Вам ничто не мешает, мэм, продолжать свой рассказ, – сказал он, начиная свое «опять».
Она удивилась:
– Вы полагаете, что я могу продолжать рассказ о бедной Норе, когда вы вот так меня лягушкой под собой распластали?
Он был настойчив:
– Я должен все знать об этой бедняжке, которую так мучают мужчины!
Она стала продолжать.
В принципе, самая драматическая глава уже рассказана. Остались лишь рутинная академическая карьера да археологические экспедиции к Полумесяцу Плодородия. Четыре года назад Нора познакомилась на Кипре с бейрутским молодым человеком по имени Омар Мансур. Они отправились вместе в Париж и вдруг поженились.
– У них есть дети? – спросил он с некоторым нажимом.
– У нее есть десятилетний сын, он воспитывается в Швейцарии.
– Кто его отец? – Снова конвульсия ревности пронзила его тело от макушки до всех кончиков.
– Хотела бы Нора знать! – пробормотала она. – Может быть, какой-нибудь шофер из экспедиции.
Эта женщина определенно знает, как свести меня с ума!
– А как зовут мальчика?
– Она дала ему свое имя, он Бобби Корбах, с вашего позволения.
– Хотел бы я быть его отцом, – неожиданно для самого себя произнес он.
Она уронила лицо в подушки, ее кулаки то сжимались, то разжимались, тело ее трепетало, она старалась подавить вопль. Он между тем продолжал свою любовную тяжбу, и мысль о завершении оной не посещала ни его башку, ни его член.
– Простите, сэр, – прошептала она, задыхаясь. – Вы не могли бы рассмотреть возможность завершения этого сокрушительно долгого совокупления? Во-первых, вы можете опоздать к своему рейсу, а во-вторых, мое влагалище кровоточит, ай эм эфрейд.[132] Неужели вы были, сэр, таким же мощным с другими женщинами, мэй ай аск?[133]
– Совсем нет, – ответил он. – Редчайший феномен тому виной, мэдам. Я просто встретил мою женщину, и она перетряхнула все мои тайные уголки, очевидно. Кажется, я просто завершил мой подсознательный поиск женской половины моей онтологической сути, вот в чем дело. Я просто люблю вас всеми мельчайшими клетками моего тела и сознания, мэм.
Когда это все-таки пришло к концу, они оба взглянули на часы и увидели, что есть еще минут двадцать для невинной нежности. Она целовала и ласкала мокрый и скользкий склон его головы.
– Мой милый избранник, если бы ты знал, как я люблю тебя, но особенно почему-то твою лысую голову!
– Ты знаешь, я очень рано, еще в юности, начал быстро лысеть. Тому виной, как мне кажется, был один курьезный случай в моем подростковом возрасте. Я был чуть не убит внезапно обрушившейся мне прямо на голову, моя любимая, пудовой люстрой.
Она схватила его за руку, уставилась в глаза, как будто воочию увидела эту драму экзистенциализма, и потребовала подробного рассказа. Он с блуждающей улыбкой, на полусерьезе, рассказал, как сидел в столовой с учебником физики, будь он неладен, слушал увертюру к опере Кабалевского «Кола Брюньон», когда вдруг начисто вырубился из своей жизни.
Она дрожала.
– Да что с тобой, дарлинг? – испугался он.
– Это не люстра была, Саша, – впервые она назвала его русским уменьшительным, – неужели ты не понимаешь, что это кто-то сзади тебя хотел убить огромной палкой?
Он закричал, точнее, как бы взвыл. Теперь уже он уперся ей в глаза, словно хотел там увидеть то, что, очевидно, всегда держал в уголке подсознания: подходящего сзади с палкой Николая Ивановича Ижмайлова.
– Как ты могла увидеть эту большую палку? Ты – ясновидящая, что ли? – Он рассказал ей о той самшитовой палке. Небольшое затруднение вызвало слово «самшит», которое по-английски звучало, как «некоторое количество говна», но вдвоем они благополучно выбрались из этой языковой ловушки.
Нора вдруг обняла его то ли как мать, то ли как старшая сестра:
– У меня раньше никогда этого не было ни с кем. Иногда мне кажется, что я без слов читаю тебя, читаю даже то, чего ты сам в себе не прочтешь.
Ну, хорошо, это все кончилось, а через час и их встреча подошла к концу в аэропорту «Даллас». Посадка на «Юнайтед»
уже началась. В толпе Нора заметила группу знакомых мужчин и женщин, которые бросали на влюбленных исключительно любопытные взгляды.
– Тут народ из «Пинкертона», физики и генетики, – сказала Нора. – Хочешь познакомиться?
Физиков и генетиков по каким-то причинам пожирало безумное любопытство, они приближались.
– Привет, ребята! Я просто провожаю моего приятеля, – сказала им бойко Нора. – Знакомьтесь, Алекс Корбах, знаменитый театральный режиссер из Москвы!
– О, московский театр! – с уважением вздохнул ученый народ.
– Простите, ребята, нам нужен момент интима, – тем же тоном сказала Нора.
Физиков и генетиков дважды не надо было упрашивать, они немедленно отступили с сияющими от удовлетворенного любопытства лицами.
Что может быть прекраснее влюбленного лица Норы и ее фигурки в твидовом пиджачке и с шарфиком через плечо, что может быть грустнее, чем разлука?
– До следующего воскресенья, – сказал он, а сам не мог даже представить, что сможет без нее прожить семь дней недели.
– Неужели приедешь? – прошептала она.
– Можешь не сомневаться.
С некоторым напряжением она задала вопрос, который давно уже вертелся у нее на языке:
– Саша, а деньги у тебя есть?
Он пошутил:
– Ты знаешь хоть одного Корбаха без денег?
Так на этой не очень-то удачной шутке они и расстались.
4. Союз богатых
