мерещится худшее. Немцы же обычно пунктуальны и держат слово. Они уже начали громить Францию и Англию, Гитлер должен был и дальше идти в этом направлении, играя нам на руку. Сталин держался вполне стройной логики.
Он долго, очень долго обдумывал, с чем обратиться к народу. Почему-то надеясь, что рассосется, что это маневр. Проконсультировался со всеми и только 3 июля выступил. «Братья и сестры!..» Одобрил новый лозунг: «За Родину, за Сталина». Андрей, про Сталина и не вспомнив, записался добровольцем в понедельник и на той же неделе отбыл на фронт. Виола проследила, чтоб отправили в политчасть. Он и оружия-то в глаза не видел.
ИМЭЛ эвакуировали в Уфу. Туда, где Виола родилась и провела детство. С сентября стала работать в райкоме — Кировском, их в этом районе поселили на улице Ленина, оказалась среди родных имен. Илья был с ней, имэловцев на фронт не отправляли. Но он на войну рвался, а поскольку был рядовой необученный, напросился военным корреспондентом. Полетал на фронты и пал духом, заметки не получались, слова, как смерзшиеся фрикадельки, не расставлялись по местам. В заметках главное — поднимать боевой дух солдат, обещать скорую победу тылу. Но после слов «Под мудрым руководством верховного главнокомандующего…» перо застывало. Илья возвращался в ужасе — мясорубка, неразбериха, потери огромные, враг знай себе пробирается в глубь России, армия отступает, никакого просвета. Как Илья ни пыжился, ничего оптимистического придумать не мог. О своей работе он когда-то писал легко — о беспризорниках, становившихся людьми, а тут требовался писательский талант, как у Эренбурга. «Ну что, насмотрелся на войну? Давай-ка за дело», — замдиректора института поручил Илье организовать переезд ИМЭЛовского архива и надежно спрятать ленинские документы. Надо было и семейный быт устроить. Андрей пишет с фронта, из гороховецких лагерей: «Илька — хозяйственный мужичок, он должен суметь довести ваш ковчег до счастливого конца путешествия».
От Уфы до Москвы 1350 километров. Андрей где-то на пути, ближе к Москве. Виола с Машей катаются на поездах туда-сюда, так надо, у Виолы куча обязанностей. Под бомбежками, под обстрелами, девочка дрожит от страха, а у матери мускул на лице не дрогнет, она и вправду не боится, она и не такое видела, и даже за Машу не боится, только за сына. Он писал в начале апреля 1942-го, что едет в Москву, но письмо- то дошло только в конце апреля, Виля тут же села на поезд, а его и след простыл. Ей осталось пройти по следам: Андрей собирался навестить всех, и Сергея Алексеевича, отца Ильи, и деда — Виола только из этого письма и узнала, что он с Валерианом Павловичем в контакте, — Витю, Милиных родителей. Нину Петровну Виола перевезла в Уфу. В Москве позвонила всем, кого называл Андрей, никого не оказалось. Хуже, чем в Гражданскую, — все как сквозь землю провалились. Ну вот и новое письмо, от 22 апреля: «Сегодня уезжаю из Москвы. Сегодня же получил карточки и одну посылаю вам. Пишите Миле. Карточки не пугайтесь. Она что-то невеселая получилась. Если долго не буду писать, не волнуйтесь, значит, нельзя отправить. В Москве никого не нашел». И Виола никого не нашла. Фотокарточке она рада, всматривается в серый прямоугольничек, но пугается, несмотря на предупреждение. Он здесь будто на двадцать лет старше, взгляд насупленный — сам не свой. Видно, из-за Мили переживает, уехала в Ашхабад — чтоб учебу не бросать, там художественный институт, и пропала. В остальном у него все в порядке. Он замполитрук, получает 600 рублей в месяц, денег просит больше не присылать. Но в каждом письме: «Пишите Миле». «Я уже месяц ничего от нее не получаю. Душа у меня по ней изболелась. Черт его знает, что за жизнь. Заходил к ней домой в Москве. У них, конечно, никого нет. Музеи все были закрыты». Это он в мае писал, Виола его письма уже наизусть выучила — живой голос все же, другого нету.
«У меня около ста комсомольцев. Вот и работаю с ними». Это из Саратова. Все письма Андрей адресует Илье, он — единственный постоянный житель в Уфе. «Здравствуйте, бабушка и Илюша, мама с Машкой от вас уехали. Мама пишет, что она устроилась в Москве, но где будет работать, не пишет ничего. У нас холодная и пасмурная погода, и в окопах довольно прохладно, а как у вас?» Только где это прохладно, уже неизвестно: полевая почта, ППС 2414, никаких координат. Раньше всегда писал, где находится. Еще и письма идут так долго, открытку от 25 июня Илья получил только 7 июля: «Я уже целый год один и три года в армии. Я бы попросил у тебя и у бабушки рекомендации, одна у меня есть. Я работаю ответсекр. бюро ВЛКСМ нашего батальона. В боях еще не был, а на передовой был, даже далее передовой, видел фрицев, но убить не удалось. Но ничего, наверстаем, наверно, скоро в бой». Наконец невеста написала — Андрей, чувствуется, повеселел, пишет, что выслал ей полторы тысячи рублей на дорогу, хотя «с Милей еще ничего неизвестно, что, куда». «Сейчас живу в лесу рядом с фронтом. Кроме немецких самолетов и наших, да иногда канонады, ничего фронта не напоминает». Кончается открытка немного странно: «Илик, не унывай, все будет хорошо».
Илик сел за ответ немедленно. «У тебя большая работа — секретарь бюро ВЛКСМ батальона. Желаю тебе успеха в этой большой и ответственной работе. Мне кажется, что авторитет, сила и влияние политработников в Красной армии зависят от их личного поведения в условиях боя. Находчив, ловок, хитер, а главное, смел и бесстрашен в бою политработник — и успех его работы обеспечен наверняка. За таким политработником народ пойдет. Я на тебя надеюсь, как на настоящего большевика. Я знаю, что ты не дрогнешь в бою, что будешь биться смело и отважно. Да как же можно иначе биться с врагом!» Так бы Илье корреспонденции писать, но там свои переживания лезли, а здесь — задача: поддержать любимого мальчика, полубрата-полусына, слова должны быть торжественные, поднимающие дух. Эх, знал бы Илья, что никому эта барабанная дробь уже не нужна! «Рекомендацию я тебе даю. Это правильно, что ты вступаешь в партию. Не забывай, что твоя мама вступила в партию до революции пятнадцати лет». Письмо длинное. Закончив с официальной частью, Илья переходит к делам семейным: с каким трудом мама с сестрой добрались до Москвы, по дороге подхватили чесотку, но уже вылечились: «Они у нас обе такие волевые и энергичные женщины, что можно гордиться ими. Без шуток!» Самого Илью институт вызовет в Москву лишь в августе, «придется подождать». «Ты пишешь мне „не унывай“. Это, верно, к тому, что я остался один, так, что ли?»
Ни Илья, ни Виола не поняли, что открытка от 25 июня была последней. Илья шлет рекомендации, письма его возвращаются в Уфу с пометкой
Да почему ж невозможно? Почему эти начштаба и начппс ни слова не добавят? Где этот штаб? Виола паникует, она уже давно паникует, может, потому и колесит из Уфы в Москву и обратно, что не сидится ей на месте — места себе не находит? Только Илья действует успокаивающе:
— Андрей почти в каждом письме предупреждал: «не волнуйтесь, если писем не будет», а ты волнуешься. Идет серьезная операция, место засекречено, это хороший знак.
— Что ж хорошего?
— Значит, армия начинает наступать, идет прорыв, тут не до писем.
— Два слова всегда можно написать. И наши письма возвращаются. Как ты думаешь, где он?
— Надо внимательно читать «Красную звезду», — говорит Илья, — там мы что-нибудь узнаем.
Виля снова едет в Москву, ее дни начинаются с «Красной звезды», для верности она пролистывает все газеты, где может появиться информация. То она Андрюшины письма запоминала наизусть, теперь ей газеты читать, как кроссворды, и гадать по ним?
Илья по-прежнему в Уфе, институт так и не вызывает его в Москву, хотя уже сентябрь. Нина Петровна уехала, он один. «Не унывай» застряло в голове, потому что он действительно унывает. Андрей как в воду глядел. Никогда Илья не унывал, но он жил, а тут сидит и ждет у моря погоды, как Обломов. Или как сторожевой пес. Боится выйти из дома, вдруг в это время почтальон придет? 13 сентября почтальон пришел. Письмо на сей раз было адресовано не ему — Виле, с Андрюшиным обратным адресом, но конверт надписан совершенно незнакомым почерком. Илья взрезал конверт не сразу, сначала прикинул варианты. Ранен, не может писать.
Самым тревожным был адрес: в это время все должны были уехать из Уфы. Только Виля не разрешала ему уезжать, вдруг письмо придет именно сюда.
