ИЗВЕЩЕНИЕ
Ваш (вписано от руки)
Командир части
Военый комиссар
Печать.
Похоронка. ПОХОРОНКА. Сказать, что Илья рыдал, — ничего не сказать. Он весь состоял из судорог и спазмов. И не знал, как жить дальше. Он не мог показать похоронку Виоле. А вдруг это ошибка? С утешительной мыслью он стал паковать вещи, сел в поезд, навьюченный картонными коробками, которые аккуратно перевязал бечевкой, и через сутки был дома.
Илья ничего не сказал, а Виола ничего не спросила.
Когда в конце апреля Виола ездила в Москву и никого не застала, она обратила внимание на изменения в городском пейзаже: безногие, безрукие, с перевязанными головами, и в ее воображении замелькали картинки: Андрей в бинтах, рука на перевязи, рисовать больше не может… Она стала отгонять видения, раскрыв пошире глаза и всматриваясь в прохожих калек: куда им теперь податься? Так у нее и возникла мысль пойти в наркомат соцобеспечения и предложить заняться трудоустройством, обучением, переквалификацией инвалидов. Нарком попросил трудовую книжку, характеристику с места работы и поддержал: «Вот сами этим и займитесь, товарищ Серова, раз вы организатор». (В Уфе Виля заведовала райкомовским орготделом.) За месяц Виола собрала людей, создала структуру и сама же возглавила управление. Тогда и написала Андрею, что нашла работу, а какую — скрыла. Ему скоро в бой, не надо ему про инвалидов. Илье тоже не сказала, чтоб не проболтался в переписке. С 10 июня Виола была зачислена на должность, про себя подумала: возьмешь зонт — дождя не будет, так и тут, подготовишь базу — и не понадобится, слава богу. Андрею не понадобится. Илье сказала:
— Гениальная работа, давно о такой мечтала, чтоб приносить пользу, практическую.
Он ответил своей любимой присказкой:
— Никогда так не смеялся. Скажи, хоть на одной работе ты продержалась больше года? Поначалу они у тебя все гениальные, но ты быстро разочаровываешься.
— Эта совсем другая, — Виля была страшно собой довольна, и даже таинственность, которую она развела, была приятна.
Возвращавшихся с фронтов, живых, но перепаханных вдоль и поперек, были многие тысячи, и их становилось все больше. Виола не пропускала ни одного из приходивших в наркомат, у каждого спрашивая: «Не встречал Андрея Цфата?» Никто не встречал. Виола стала ночевать дома, когда приехал Илья, в сентябре, а так — дремала в кабинете. Спать было некогда, она еще и институт создавала по трудовой экспертизе инвалидов, чтоб стекались все, со всей страны. Илья выглядел страшно — впалые щеки, черные круги под глазами — и вопреки обыкновению все время молчал, она не стала его бередить. Были бы вести — сказал бы. Пока пусть приходит в себя, дома стены помогают. С едой здесь чуть лучше, чем в Уфе, но все равно голодно, единственное лекарство — ни минуты не сидеть без дела.
Виола просила Илюшу побыть в Уфе, пока не отзовет ИМЭЛ, и вот отозвали. Переадресовку он, конечно, на почте сделал, но Андрей знает, что мама с Машей в Москве, а Виола как раз была окрылена сообщениями о крупных боях под Сталинградом. Там битва шла уже не меньше двух месяцев, и вроде успешно — армия перестала отступать. Наверное, Андрей там, если бои каждый день, то о почте можно забыть. Виола все спрашивала и спрашивала у раненых про Андрея, вдруг один нашелся, который был с ним в одной части — 126-й. Сказал, кто командир, кто комиссар. Виола прибежала домой, бросилась на шею Илье: «Есть зацепка, я узнала, в какой он был части, напишу туда, может, подскажут, куда его перевели!» Отступать было некуда. Илья показал похоронку. Виола читала ее долго, вдумываясь в слова, потом сказала: «Это ошибка. Сам подумай: где Курская область и откуда он писал в последний раз. Где Саратов, а где Курск». Для убедительности Виола достала Атлас СССР и показала Илье, который совсем не знал географии, а Виля знала ее ногами, всю Россию объездила. Илья согласился: действительно, Саратов далеко от Курской области, где они с Вилей отдыхали, и было это так давно, в прошлой жизни. Виола тут же написала в часть.
Она продолжала свою работу. Теперь ей мерещилось, что Андрея контузило в голову, он потерял память, его подобрали деревенские жители, а командир долго не думал: кого нет на месте — тот погиб. Нет уж, пусть он его найдет. Виля послала не просто письмо, а перечислила все свои должности, чтоб разобрались серьезно. Да и о боях в Курской области газеты не писали, кто-то что-то напутал. Может, Андрюша попал в плен? В этих размышлениях прошел октябрь, ноябрь, Виола уже и институт свой создала, стала его директором, совмещая это с работой в управлении, чтоб свободной минуты не было, опасные они были, эти минуты ожидания, затягивали, как болото. Илья, кажется, в болоте уже по шею, Маша по сто раз в день спрашивает про брата. В конце ноября началось всеобщее ликование: Красная армия наступает! В Сталинграде окружены 22 фашистские дивизии! Коренной перелом! Виля и хотела бы радоваться вместе со всеми, но у нее шла какая-то другая война, с ее ослепшими, парализованными, контуженными и неизвестно куда подевавшимся сыном. В середине декабря пришло письмо:
20 ноября 1942 года
Дорогая Мамаша — сообщаем на ваше письмо о вашем сыне. Сообщает это бывший его старший товарищ по работе и видевший его героическую смерть от руки Немецко-фашистской погани. Ваш сын героически защищал родину до последнего дыхания, он личным примером показывал бойцам, как надо бить этого подлого врага.
Он переползал от роты до роты с автоматом в руках и призывал комсомольцев и не союзную молодежь к беспощадному уничтожению Немецкой сволочи. И вы как мать героя, Партийная работница, имеете право гордиться своим сыном, который геройски погиб в сражении за нашу любимую Родину. В настоящее время ваш сын нами представлен к правительственной награде. Я в прошлом член Московской партийной организации, при первой возможности зайду к вам и расскажу еще более подробно о вашем сыне, так как до боев мы с вашим сыном, моим любимым товарищем, обещали после окончания войны встретиться в Москве и иметь хорошую дружбу.
С приветом к вам
Виола отправила две телеграммы: Миле в Ашхабад и Корицким в часть, Надя отказалась от эвакуации, пошла медсестрой, чтоб быть поблизости от мужа. От Мили телеграмма соболезнования пришла почему-то из Самарканда, и адрес московский записался в неузнаваемой «узбекской» транскрипции, а все равно дошло. От Корицких телеграмма пришла из Тбилиси с пометкой «проходящая». Как находят людей без адресов! Виоле оставалось теперь ждать конца войны, чтоб съездить в указанное место захоронения. И в Поволжье надо будет отправиться, письмо Кулдошина было «досмотрено военной цензурой» все же в Саратове.
Виола очень изменилась: стала раздражительной, жесткой, даже жестокой, безразличной ко всему, что не касалось ее дорогого мальчика. И совершила страшную ошибку, бросила Маше в сердцах: «Лучше бы ты умерла, чем он». Только тут и заметила дочку, до этого Маша будто выпала из ее души. Виля теперь была с ней ласкова, всегда-всегда, но фразой этой Машу будто контузило: она ушла в какой-то воображаемый мир, играла роли, рассказывала небылицы, не понять было, что правда, что нет. Илья не видел в этом ничего особенного: «Переходный возраст, недоедание» — и подыгрывал ей в ее домашнем театре.
Илья был прав, и в этой работе Виола разочаровалась меньше, чем через год. Замучили ее инвалиды. Она перестала им улыбаться, жалеть, сочувствовать. В каждом новоприбывшем ждала сына — потерявшего память, забывшего фамилию и домашний адрес. В феврале 1943 года вернулся в Москву одноклассник и друг Андрея, целый и невредимый — стал командиром. Весь 43-й был чередой побед, Андрей исчез на самом пике поражений. Рассказывают, что освобожденных пленных либо расстреливают, либо отправляют
