Когда я проснулась, Стаська сосредоточенно заполняла какие-то листки.
— Что это?
— Декларации. Твоя и моя. Я за тебя заполнила.
— Спасибо.
— Ты выспалась?
— Кажется, да!
— Это хорошо, а то с этой переменой часовых поясов… Но Гюнтер мне сказал, что в Америке адаптируешься легче. А вот потом в Европе…
— Гюнтер — это тот хорошенький стюард?
— Ага. Клевый парень, между прочим!
— Значит, пока я спала, ты времени не теряла?
— Нет, Лёка, я теперь вообще время терять не намерена, а то всю жизнь можно профукать!
— Умнеешь не по дням, а по часам.
— Лёка, как ты думаешь, она встречать нас одна приедет или с женихом?
— Откуда я знаю? С ним, наверное, а то разволнуется, как будет машину вести?
— Эх, надо мне было научиться водить… Дура я дура! Представляешь, я сижу за рулем шикарной тачки, а кругом…
— Зеленые холмы Калифорнии? — засмеялась я.
— Именно! Вот был бы кайф!
— Ничего, еще успеешь. Я надеюсь, ты не в последний раз в Калифорнию летишь.
— Думаешь?
— Я сказала — надеюсь.
— Может быть…
— Ой, у меня часы остановились, сколько нам еще лететь?
— Еще три часа. Батарейка села в часах, да?
— Видимо.
— Нестрашно. Ты счастлива небось, что увидишь свою доченьку, а счастливые часов не наблюдают!
Но вот наконец самолет приземлился. Я окидываю Стаську словно бы посторонним взглядом. Хороша! Блестящие русые волосы до плеч, дивные серые глаза в темных пушистых ресницах, чуть вздернутый носик, яркие губы без помады, отличная фигура, словом, красотка. Наверное, и впрямь метит в Голливуд! А что, чем черт не шутит? В мое время так не шутили даже черти, но теперь все может быть.
— Лёка, соберись, а то ты бледная… Давай, покрась щеки, у тебя же есть румяна! Э, да у тебя руки дрожат, давай я!
И пока мы сидим в ожидании, когда нас выпустят из самолета, она приводит в порядок мое лицо. Мне это приятно. В такой ответственный момент ее жизни она помнит обо мне, любит меня… Наверное, ей тоже страшно и она льнет к бабушке. Кстати, я вовсе не требовала, чтобы она звала меня по имени, но она сама категорически с самого детства отказывалась звать меня бабушкой. Ей было лет семь, и я сказала, пусть называет меня бабушкой. Она тогда смерила меня скептическим взглядом и ответила:
— Бабушки такие не бывают!
Но вот мы уже проходим паспортный контроль, Стаська ослепительно улыбается пожилому китайцу, тот, сурово глядя на нее, снимает отпечатки пальцев — такую же процедуру мы проходили в посольстве — прикладываешь палец к какой-то машинке, и там загорается огонек, — то же проделывают и со мной, и мы, задыхаясь, спешим к выдаче багажа. Грузим его на тележку.
— Лёка, отойди, я сама! Не поднимай тяжелое! Тебе нельзя.
Мы смотрим друг на друга, как перед ответственным шагом в жизни, и почти бежим к выходу.
Почему-то я ждала, что сразу увижу Ариадну. Но вокруг море лиц, и у меня начинает кружиться голова.
— Вы Леокадия Петровна? — спрашивает незнакомая женщина с приятным лицом и прокуренным голосом. — А ты Стася? Не волнуйтесь, Ариадна сейчас прибежит, у нее от волнения живот прихватило. А я ее подруга, Алина. Здравствуйте, я так много о вас слышала. Да ты просто красавица, только на маму не похожа… Ну надо же, дождалась Адя…
Я почти не воспринимаю то, что она говорит, я всматриваюсь во всех невысоких женщин…
— Господи, мама! — кричит кто-то сзади, и она буквально виснет на мне, так что я не успеваю даже увидеть ее лицо.
— Мама, мамочка моя, мамулечка.
Я счастлива, но понимаю, что сейчас испытывает Стаська.
— Адя, Адя, Стаська! — шепчу я ей. Она вздрагивает.
— Господи, какая ты стала… большая… С ума сойти можно… — И она неловко тычется Стаське в грудь, а у той на лице брезгливо-страдальческая мина.
— Ладно вам, потом намилуетесь! — решительно вмешивается Алина. — Пошли к выходу. Я пойду подгоню машину, а ты постой тут со своими.
Она убегает. Мы все трое неловко молчим. Адька испуганно жмется ко мне. Похоже, она робеет Стаськи.
— Ну вот, мы опять вместе, — пытаюсь нарушить неловкое молчание. — Ты в Калифорнии, Стаська! Знаешь, она мне все уши прожужжала… Хочу своими глазами увидеть зеленые холмы Калифорнии… — лепечу я, понимая, что это чудовищно бестактно по отношению к Адьке…
— Да-да, у нас тут красиво, так красиво, ты увидишь… Я, конечно, понимала, что ты уже совсем большая… и по фотографиям, но… Я никак не думала, что ты такая высокая… Как супермодель, — улыбается она сквозь слезы. И я вдруг понимаю, что эти слезы не только от волнения встречи, за этим что- то еще кроется. Почему она приехала в аэропорт не с женихом, а с подругой? Но тут подкатывает большая синяя машина. Адька хватает огромную сумку и тащит к багажнику.
— Помоги матери! — говорю я Стаське.
— Где ты видишь мать? — тихонько хмыкает она, но все-таки кладет вещи в багажник.
Я усаживаюсь на переднем сиденье рядом с Алиной, а Стаська с Ариадной садятся сзади, далеко друг от дружки.
— Ну что, девчонки, куда мы едем? Домой или покатаемся по Сан-Франциско?
— Домой, домой! — спешу сказать я. — Я устала, все же такой перелет, а в моем возрасте…
— Мамочка, милая, ты совсем-совсем не изменилась, мамочка моя! — Она сзади пытается обнять меня.
Стаська прилипла к окну.
— А вон те небоскребы — это уже Сан-Франциско? — спрашивает она.
— Да-да. Это очень красивый город, мы обязательно поедем туда не раз и в Лос-Анджелес съездим обязательно… и в Редвуд, там растут секвойи и вообще…
— А мы поедем по мосту Золотые ворота?
— Сегодня нет, — отвечает Алина, — но увидеть ты его увидишь!
— Тебе громадный привет от Геры, от Натэллы…
— Спасибо, а как они? Господи, мама, а мы что же, сорвали Стаську, сейчас ведь не каникулы…
— Ничего. Она способная, нагонит.
— Ах, ну да… Стасенька, я тебе комнату приготовила наверху, а маме внизу…
— Смотри, океан! — кричу я.
— Какой серый… — разочарованно говорит Стаська.
— В Сан-Франциско скверный климат, солнце тут редко бывает даже летом, — откликается Алина.
— А вон видите остров? Знаете что это? Это тюрьма Алькатрас. Там Аль-Капоне сидел. Если захотите, можно взять экскурсию туда.
