Трансатлантической Компанией, было достаточно для одной вдовы, а что касается Эдгара Пензоне, то нашлись добрые покровители и поместили его в Гаврскую коллегию, где он мог получить образование.
Его история похожа на таковую всех школьников. В восемь лет он немного узнал по латыни бесконечно мало по гречески, чуть — чуть по истории, несколько географических названий и имел элементарные понятия, недостаточные для живого языка, из немецкого. Прибавьте сюда же клочок математики, бледный очерк естественных наук и, — в довершение всего, — смутные понятия по словесности. Только одно знал Эдгар в совершенстве, когда вышел из коллегии с дипломом бакалавра в кармане, — это английский язык, которому он выучился не в коллегии, а дома, с матерью, в вакационное время.
Не нужно, однако, забывать гимнастику. С некоторого времени ей отведено обширное место среди учебныхпрограмм, молодой Эдгар, нисколько не имея притязаний фигурировать среди школьных героев по части кулачных боев и турниров, тем не менее широко предавался тому, что на современном жаргоне называется физическим воспитанием, и, если он не приобрел в коллегии научных знаний, то развил силу и гибкость тела молодого атлета.
Получив диплом, Эдгар должен был позаботиться о своем существовании, потому что помощи он ни откуда не ждал, а разделять с матерью ее пропитание бедной вдовы не решался и, вместе с тем, с ужасом отгонял от себя мысль о каком — либо пособии. Диплом бакалавра не давал ему права поступить в высшее учебное заведение, открывшиеся перед ним дороги были не очень многочисленны и не особенно прибыльны. Поэтому молодой Пензоне был на верху блаженства, когда после нескольких месяцев напрасных поисков ему удалось получить сверхштатное место в морском министерстве.
Морское министерство состоит из пяти правлений, из которых каждое насчитывает пять или шесть отделений, кроме частных, как например: учреждение для моряков — инвалидов, отделение гидрографическое, морская школа и т. п. Пензоне поступил в бюро по отчетности материалов, подведомственное правлению главной отчетности. В среднем он просиживал в присутствии с 10 ч. утра до 4 ч. вечера, получая за это полторы тысячи франков в год или 125 франков в месяц, считая удержки в эмеритарную кассу. Но этого было слишком мало для жизни в Париже.
Впрочем, его обязанности были не очень сложны. Молодой чиновник ведал исключительно отчетностью по ящикам с консервами, издержанными морским департаментом. С утра до вечера он переписывал только цифры и названия на большие разграфленные листы, из которых каждый имел в заголовке одно из следующих названий: Род консервов; — количество ящиков или жестянок; — вес каждого ящика или жестянки; — цена; — поставщики; — отправка в магазин; — взятие из магазина;- место назначения; замечания. Вот и вся та работала которой страдал бакалавр.
Пензоне удивлялся, как и следовало, назначению этих прекрасных белых листов, которые ему предстояло испестрить чернилами. Чья душа не затрепетала бы от восторга, узнав, что, благодаря этим документам, морской министр мог, если бы ему пришла в голову фантазия, проследить выход из склада и, говоря точнее, полную историю малейшей коробочки с сардинками!
Только одно занимало нашего чиновника: из всех столбцов, которые он должен был заполнять, один всегда оставался пустым, это замечания. Но после недолгого размышления он открыл причину этого. Те единственные, которые могли делать замечания относительно консервов, были солдаты и матросы, употреблявшие консервы, а мнения их никогда не спрашивали.
Пензоне похудел и побледнел за этой бесплодной работой и, без сомнения, достаточно изучив дело в полгода, отправился к своему непосредственному начальнику, офицеру академии, проводившему целые дни за кулисами театра Клини. Пензоне попросил у него, во — первых, перемены, если возможно, образа занятий, и, во — вторых, прибавки жалования.
Перед этой двойной просьбой начальник, несмотря на свою солидность, не мог удержаться от восклицания и ответил Пензоне, что срок для сверхштатных определяется в два года, по истечении которых им предоставляется право участвовать в конкурсе и только тогда, в случае успеха, они поступают на место с окладом в две тысячи четыреста франков, а пока, в ожидании будущих благ, Пензоне может продолжить свое дело, не докучая бесполезными просьбами своему начальству.
После этого Пензоне осенила гениальная мысль. Он часто от матери слышал о мистере Токсоне, его дяде, которого она в последнее время совершенно потеряла из виду, но который однако раз в год присылал ей письмо, правда, немного сухое и официальное, что, впрочем, объяснялось складом характера американцев. Из корреспонденции мать и сын знали о карьере ученого, хотя и без писем газеты достаточно прокричали об его открытиях и прославили его имя. И вот в один прекрасный день Эдгар взял лист превосходной министерской бумаги с заголовком — Французская республика — Морское ведомство, — и написал своему дяде.
Он яркими красками набросал свое положение, высказывая сильное желание сделать более лучшую карьеру, описал род своих занятий и каких усилий ему стоило добиться даже этого. Если ему нет места в Старом Свете, то не может ли ему дядя поискать такового в Новом?
Ответ ученого не заставил себя ждать. Он был короток, но многозначителен.
Дорогой Эдгар!
Твое содержание слишком незначительно, чтобы на него можно было прожить. У нас на это не пошел бы даже самый последний негр. Мне нужем лаборант в мою лабораторию. Если ты согласен занять это место, я его оставлю за тобой. Уведоми меня, во всяком случае. Если твоя мать захочет тебя сопровождать, то она будет желанной гостьей в моем доме и заменить моей дочери мать, которую Господь отозвал к себе и которую я оплакиваю вот уже два года.
Искренне любящий тебя, Д. — Т. — А. Токсон.
P. S. — Посылаю тебе на переезд пятьсот долларов.
Это письмо повергло Пензоне в безграничную радость. Он прочитал его в 8 часов утра, в полдень получил бумагу об отставке из рук самого начальника, не ожидавшего, чтобы так легко отказывались от права на пенсию, этого идеала каждого француза — а в половине седьмого был по дороге в Гавр.
Вдова Пензоне поздравила сына, но отказалась следовать за ним. Ни за что в мире она не соглашалась покинуть Гавр, где почивал последним сном ее возлюбленный, а что касается сына, то пусть он отправляется один, напутствуемый ее благословением.
Таким образом, Пензоне сделался лаборантом мистера Токсона.
Уже год прошел, как он занимал эту должность, и под руководством своего дяди сделал большие успехи в науках. Несмотря на наружную суровость, ученый в глубине души питал к своему племяннику нежное чувство вместе с некоторой доле презрительного сожаления, как к потомку другой расы, и какой расы! — менее практичной и более других легкомысленной! — К французской расе, настолько отличной от янкикоторым мистер Токсон, в своей национальной гордости, не был далек от мысли приписывать умственное превосходство над остальными народами и будущее господство над Вселенной.
Пензоне по обязанности занимался естественными науками и, благодаря своим способностям, делал в них немалые успехи, — и, между прочим, не чувствовал к ним особенной любви — его стремления были иные Он превосходно проделывал реакции над различными веществами, но теоретическая часть науки занимала его только наполовину: часто он зевал над черной доской, испещренной формулами и чертежами. И с каким удовольствием по окончении работы он выходил из лаборатории! С какой нескрываемой радостью он освежал свою разгоряченную кровь, расправлял свои мускулы предаваясь занятиям разного вида спорта, которым его физическое воспитание положило доброе начало. Верховая езда, бокс, фехтование, — Пензоне увлекался всем этим! Он, как стрелок, не имел себе равного. Из револьвера и пистолета он бил без промаха, за что в Чикагском клубе атлетики единогласно получил пальму первенства. Сам мистер Токсон был в восторге от этого.
Что же касается мисс Деборы, то она затруднялась бы, если бы ее спросили, высказать свое мнение о кузене — французе: так оно было неопределенно. С точки зрения физической она отдавала ему должное, как красивому молодому человеку среднего роста, с прекрасными темными волосами, с выразительными карими глазами, улыбчивого, с непринужденными и свободными движениями. В нравственном отношении она считала его за приятного компаньона, услужливого и забавного, умеющего с юмором сказать всегда кстати. Вот и все. А не было ли там, в глубине сердца, мысли, что Пензоне, которого обстоятельства
