сделали товарищем по юности, может когда-нибудь сделаться спутником ее жизни? Она находила его милым — и ничего более. Однако после разговора с отцом, во время которого мы только что присутствовали, она не раз имела случай убедиться в добром сердце и изобретательном уме своего кузена.
III
Дебора, как и всякая женщина, употребляла всевозможные хитрости, чтобы вырвать у отца его секрет, так сильно ее интересовавший, но все попытки были также неудачны, как и первая.
Лишь только мистер Токсон вошел в свою таинственную лабораторию — музей дверь герметически закрылась за ним; опускавшаяся за ней портьера из китайского шелка упала своими тяжелыми складками, и прошли целые часы без всякого шума извне, который бы мог помешать работе доктора Токсона.
Весьма естественно, что Дебора высказала свое беспокойство кузену. Молодой человек ничем не мог помочь ей, потому что ему, как и дочери, доктор запретил входить в музей. Но он счел за лучшее успокоить, ее опасения, сообщив при этом некоторые свои наблюдения, касающиеся мистера Токсона, чего она никак не ожидала услышать от этого, легкомысленного на вид, молодого человека.
Прежде всего, он сказал Деборе, что мистер Токсон начал умерять свои потребности и привычки во всем с тех пор, как на его имя неизвестно откуда прибыл огромных размеров ящик, который с величайшими предосторожностями был перенесен и поставлен к нему в музей, и никто, кроме него самого, не видел содержимого ящика, потому что ученый собственноручно распаковывал его. Прибытие, кроме того, в этот таинственный дом целого тюка с вещами послужило как бы сигналом к перевороту в действиях доктора, что с некоторых пор было замечено и Деборой.
Но это еще не все. Пензоне заметил нечто другое, ничем с виду не связанное с предыдущим, но что он, тем не менее, поспешил сообщить кузине: мистер Токсон заметно изменил строго начерченный план своих занятий. До сих пор он исключительно занимался науками естественными, преимущественно химией, физиологией и механикой; теперь же были только филологические исследования, совершенно, казалось, поглотившие его. Конечно, он не находил нужным объяснить Пензоне эту перемену, довольно странную для ученого, достигшего апогея в своей карьере, но молодой человек и не нуждался в подобном доверии. Ему было достаточно бросить взгляд как на работы Токсона, так и на заглавие книг, которыми с некоторого времени книгопродавцы наводнили весь дом, чтобы самому заметить, чему тот посвящает свое время.
Это было почти все без исключения работы по изучению языков и, преимущественно, языков восточных, начиная от классических трудов Вильяма Джонсона, Ка — лебрука, Шпегеля, до последних руководств по разнообразным наречиям Индостана.
Не для того ли трудился мистер Токсон над санскритским языком в тиши своего музея, уединяясь туда на целые дни, чтобы отыскать какую-нибудь связь между ним и отечественным наречием?
Узнав эти странные подробности, ускользнувшие от ее внимания, мисс Дебора затруднялась вывести отсюда какое — либо заключение, но одна последняя новость поразила ее еще более и сильно обеспокоила. Пензоне ей сказал, что недавно новая идея пришла в голову доктора: он готовился к большому путешествию.
И еще Пензоне сообщил следующее: мистер Токсон велел ему навести справки о различных пароходных компаниях, совершающих рейсы между Америкой и Старым Светом. Кроме того, он слышал, как по телефону делался огромный заказ всевозможных атрибутов путешествия, как то: чемоданов, сундуков, саквояжей и пр., и как по телефону же передавали мистеру Токсону, что Globetrotter готов направить свой путь в заокеанские страны.
— Если бы, по крайней мере, дядя позволил мне сопровождать его, — добавил Пензоне. — Я так люблю путешествовать! О, как бы я охотно поехал с ним, в особенности, если бы…
Молодой человек не окончил своей фразы, но по взгляду, которым он окинул молодую девушку, можно было отгадать его мысль, что поездка для него была бы в тысячу раз приятнее, если бы в ней приняла участие его очаровательная кузина.
Но Дебора, поглощенная всецело своими опасениями, не обратила на это никакого внимания.
Если ее отец, так привязанный к своему кабинету, лаборатории, своим коллекциям, такой домосед, вдруг захотел путешествовать, то не кроется ли причина этого в расстройстве его умственных способностей?
Но в один прекрасный день неожиданный случай положил конец всяким душевным треволнениям.
Дебора и Пензоне сошлись в кабинете мистера То — ксона. Вполне естественно, что разговор велся о музее и заключавшейся в нем тайне. Мисс Дебора горько плакала, а Пензоне, как умел, утешал ее. Вдруг вошел мистер Токсон.
Изобретатель имел вид одновременно радостный и спокойный, как человек, принявший после долгих размышлений окончательное решение. Он обнял дочь и торжественно произнес:
— Милая Дебби, я обещал тебе, что в свое время я открою тебе то, что ты так сильно добивалась знать. Час наступил, и ты все сейчас узнаешь. Пензоне может остаться с нами, потому что нет более помехи тому, что я сейчас объясню и тебе, и ему.
Молодые люди обменялись взглядом, в котором выражалось удивление вместе с надеждой. Между тем ученый спокойно продолжал:
— Завтра утром я еду в Нъю — Йорк, оттуда в Европу, затем направляюсь в Индию, а именно в Бомбей.
Так как Дебора казалась нисколько не удивленной этим внезапным началом, то он прибавил:
— Ты, Дебора, можешь приготовить свои вещи. Я беру тебя с собой.
— Как, папа, вы покидаете Чикаго, ваши коллекции, лабораторию!
— За этим посмотрит Пензоне, потому что он остается здесь.
Лаборант сделал гримасу. Он не ждал ничего хорошего от такого решения и слишком знал мистера Токсона, чтобы надеяться, что ученый, несмотря ни на какие просьбы, согласится переменить его. Однако счел себя вправе высказать несколько замечаний.
— Вы смело можете рассчитывать на меня, дорогой дядя, — сказал он, — но не боитесь ли вы, что такое длинное путешествие будет утомительно для Деборы?
— Дебора, — с гордостью произнес Токсон, — не неженка. Она американка, в жилах ее течет моя кровь, и она не боится трудов и лишений, поэтому не заботься более о ней. Я знаю, впрочем, Пензоне, насколько я могу положиться на твою преданность. Ты, несмотря на свою легкомысленность, хороший малый. Я оказываю тебе доверие, оставляя на тебя все самое дорогое для меня в мире после дочери — я говорю про музей и лабораторию. Береги же их; а вскоре тебе придется, без сомнения, смотреть еще за более драгоценным, в случае, если, что весьма возможно, Дебора одна возвратится из предпринимаемого мною путешествия.
— Одна! Что вы говорите, папа? — вскричала молодая девушка. — Ведь не о смерти же вы говорите? — И с порывистым жестом она бросилась на шею к доктору, как бы желая защитить его от невидимой опасности.
— Да кто же говорит о смерти? — возразил ей Токсон. — Я имею твердое намерение остаться там живым и невредимым.
— В таком случае я останусь с вами!
— Этого нельзя, Дебби, так как там я буду зарыт в землю!
— Зарыт в землю! Живой и зарыт! Что вы говорите, папа? — И молодая девушка закусила губы, чтобы не расплакаться, а Пензоне произнес про себя: на этот раз нечего ошибаться, бедный дядя сошел с ума!
— Вы меня сейчас поймете, — произнес Токсон, — смотрите и слушайте.
Он жестом пригласил их следовать за ними в музей, дверь которого, от нажатия электрической кнопки, широко распахнулась перед ними.
