И тут у нее промелькнула спасительная мысль: а почему бы не вернуться в лавку и не попросить масла в долг? Это выручит ее хотя бы на время. Но Абдель Муаты продает только за наличные. В ответ на просьбы о кредите он обычно показывает на объявление: «В долг не отпускаем. Бог подаст!»
Но все-таки надо попытать счастья. Ведь лавочник встречает ее такими жадными взглядами — весь извертится, норовя заглянуть за пазуху.
Была ни была — надежда без действий подобна дереву без плодов.
Глава 9
Второй раз за какие-нибудь полчаса Сейида подходила к бакалейной лавке, в которую уже набилось множество ребятишек. Ей пришлось потрудиться, чтобы протолкаться к прилавку. Поставив миску на мраморную доску, Сейида крикнула так, чтобы перекричать галдящую толпу мальчишек и девчонок:
— Фунт масла, дядюшка Абдель!
Лавочник отозвался только на второй раз — голос Сейиды потерялся в окружающем гаме.
— Ты ведь только что брала?! — удивился он.
— Значит, не хватило.
— Ладно, обожди минутку.
— Я очень тороплюсь.
— Ничего с тобой не случится, подождешь! — Лавочник крутился как заведенный, подхлестываемый криками покупателей. — Вот твое масло, красавица!
Сейида взяла протянутую миску и помедлила, набираясь решимости перед тем, как обратиться с необычной просьбой. Галдеж вспыхнул с новой силой. Со всех сторон неслись крики:
— На полтора пиастра яиц!
— На два с половиной сыру!
— Четыре куска хозяйственного мыла и два — туалетного!
У хозяина голова шла кругом. Непонимающим взглядом он уставился на Сейиду, которая продолжала молча стоять у прилавка.
— А деньги?!
— Какие деньги? Ты уже взял, — неожиданно для себя выпалила она.
— Когда?
— Да вот только что!
Лавочник растерялся: ему отлично помнилось, как Сейида протягивала пять пиастров, но было ли это один раз за сегодняшний день или два, он уже запамятовал. А вокруг шумела толпа покупателей, и собраться с мыслями не было никакой возможности. Наверное, девушка заплатила. Он просто забыл. Она не лжет, у нее такой ясный, открытый взгляд!..
Сейида облегченно вздохнула, выбралась из толкучки и, крепко прижимая миску, чтобы не повторилась утренняя катастрофа, поспешила домой. Слава Аллаху, на сей раз обошлось! А ведь казалось, расправы не миновать — разве Аббас заступился бы за нее?! Он только о себе думает.
И до чего просто! — восхищенно размышляла Сейида. Почему бы не повторить, только уже с чем- нибудь другим? Нужно все получше обдумать и действовать с оглядкой, не зарываться, а то попадешь в беду. Ни в коем случае нельзя проделывать это в одной лавке, тем более что их так много: зеленные, мясные, хлебные, бакалейные… Да, она будет осторожна, она станет придерживаться твердого правила: всякий раз забегать в новую лавку и рисковать только в том случае, если хозяин вконец издерган назойливыми покупателями.
Подходя к дому, Сейида еще издали увидела хозяйку — высунувшись из окна, та болтала с соседкой Умм Рашван. Заметив девушку, она с издевкой воскликнула:
— Так быстро?.. Где это ты разгуливала?
Занятая своими размышлениями, Сейида совсем забыла придумать какое-нибудь оправдание и поначалу замешкалась.
— Я не разгуливала, — сказала она, наконец, — в очереди простояла.
В другой раз это секундное замешательство дорого обошлось бы Сейиде. Хозяйка медлить не любила и чуть что — пускала в ход руки. Твое счастье, Сейида, что она поглощена разговором! Девушка прислушалась. Соседки жаловались на жизнь, на судьбу, на людскую черствость…
— Взять хотя бы толстомясую Валию, чтобы она усохла!.. Собиралась эта корова в мануфактурную лавку, а я ей и говорю: скажи, когда пойдешь, мне крепу купить надо. Так что ты думаешь — поленилась зайти!
— Она такая, сроду добра не сделает, — поддержала собеседницу Умм Рашван.
— Будто я невесть что у нее попросила! Да больно она мне нужна — просто приказчик у нее знакомый, как увидит ее телеса, расплывается и отдает почти задаром…
— Не трудно быть добрым за хозяйский-то счет!
— Твоя правда, сестрица! Умеют люди устраиваться — ни дна ей ни покрышки, этой зазнайке!
Когда Умм Аббас перемывала кому-нибудь кости, для Сейиды наступала минута передышки. И вот теперь, услышав шаги на лестнице, хозяйка даже не вышла навстречу.
— Поставь масло на кухню и займись посудой, — крикнула Умм Аббас, не отрываясь от окна.
Девушка совсем успокоилась — беда миновала. Удача была полной, и после этого счастливого дня ее не покидала неотвязная мысль: а что, если попробовать еще в какой-нибудь другой лавке!
Постоянное стремление извернуться, словчить, выгадать порождалось не только желанием полакомиться. Теперь Сейиде нередко удавалось раздобыть что-нибудь из сладостей. Ее не очень беспокоило, откуда брались деньги, главное — чтобы никто не узнал. Даже мысли о кражах, за которые можно было попасть в тюрьму, не слишком докучали Сейиде — она верила, что все останется между ней и Аббасом, который сам привык брать, что под руку подвернется и не считал нужным осведомляться, кому это принадлежит.
Мелочь, которая перепадала от Аббаса, обычно уходила на всякие нехитрые удовольствия, но теперь Сейиду начинали привлекать не только лакомства и уличные развлечения. Ей хотелось обзавестись зеркалом, чтобы иметь возможность заниматься туалетом, когда остаешься одна на кухне. Да и гребешок теперь был просто необходим — не вечно же ходить растрепанной. И самым заветным ее желанием было приобрести платок и нормальное платье вместо этой драной галабеи, не просыхающей от стирки и уборки.
Даже страшно подумать, сколько ей всего нужно! Будь у нее хоть десятая доля того, что есть у любой женщины, она бы выглядела совершенно иначе. Даже сейчас, в этих нищенских тряпках, она приковывает пристальные взгляды мужчин. А если еще и прилично одеться?!
Но за обновки надо платить, Сейида, а денег у тебя нет, если не считать тех жалких пиастров, которые ты получаешь от Аббаса и старательно прячешь в клетке для птиц. Да и к тому же он всегда норовит обмануть — обещает, клянется, придумывает фантастические причины, лишь бы не расставаться с деньгами. А как оборвешь приставания хозяйского сына? Одно слово — и ты окажешься на улице. Приходится мириться с его назойливостью, хотя Сейида так и не понимает, что хорошего находят взрослые в подобных отношениях. Но Аббасу дела нет до ее чувств, он законченный эгоист, так уж его воспитали, он и с родителями не церемонится, прямо требует все, что ему нужно. Попробуй второй день подать на обед то же самое блюдо, сразу поднимет крик:
— Это что же, каждый день чечевица?
Хозяйка никому не позволяла повышать голос, даже сам Бараи ее побаивался. Но Аббасу все разрешалось. До него у Умм Аббас было трое детей, но все они умерли. Вот она и дрожала над последним, как бы Аллах не прибрал и этого.
— Что же ты хочешь? — только и спрашивала она в подобных случаях.
— Пожалуй, яичко всмятку…
— Эй, Сейида! Свари-ка три штуки!
Насытившись, Аббас отправлялся гулять, ходил в кино, иногда заворачивал в квартал Вишш эль-
