Давным-давно, около двух с половиной веков назад, из Петербурга в дальний неизведанный путь тронулась экспедиция молодого академика Палласа, в составе которой был и солдатский сын Василий Зуев.
В поход Василий вышел неопытным подростком, а поход завершил зрелым мужем, талантливым ученым-исследователем. Именно ему принадлежит честь первого исследования Северного Урала вплоть до берегов Ледовитого океана.
Вот об этом и рассказывает в занимательной форме приключенческая повесть челябинского учителя-историка Анатолия Александрова. У автора это первое крупное художественное произведение. Читается оно с большим интересом, в нем дается много познавательного материала по истории и природе Урала.
Р2
А 46
Давным-давно, около двух с половиной веков назад, из Петербурга в дальний неизведанный путь тронулась экспедиция молодого академика Палласа, в составе которой был и солдатский сын Василий Зуев.
В поход Василий вышел неопытным подростком, а поход завершил зрелым мужем, талантливым ученым-исследователем. Именно ему принадлежит честь первого исследования Северного Урала вплоть до берегов Ледовитого океана.
Вот об этом и рассказывает в занимательной форме приключенческая повесть челябинского учителя- историка Анатолия Александрова. У автора это первое крупное художественное произведение. Читается оно с большим интересом, в нем дается много познавательного материала по истории и природе Урала.
Прусские гренадеры короля Фридриха внезапно обрушились на русскую колонну, когда она вытянулась вдоль узкой лесной дороги. Сражение шло шестой час. Нещадно палило солнце, в облаках пыли мелькали треуголки, штыки, искаженные в ярости лица.
Силы русских таяли. Все теснее сбивалась в небольшую кучку их головная колонна.
— Солдатушки! — потрясая обнаженной шпагой, кричал тучный майор. — Помни присягу, солдатушки, бей супротивника!
Рядом с майором стоял молоденький сержант. Его новенький мундир и нежное, словно девичье, лицо сразу выдавали новичка.
Ряды сшиблись. Жалобно звякнула выбитая из юношеских рук тоненькая шпага, и сержант упал под ноги здорового рыжего пруссака. Но в тот же миг прусский гренадер был свален штыком русского солдата и опрокинулся навзничь. Отбив наскок еще одного пруссака, Федор легко подхватил на руки сержанта.
В это время из-за леса с криком «ура» ринулись на противника новые полки. Прусские войска дрогнули и стали отступать.
К вечеру сражение прекратилось.
— Фарт тебе, Федор, — доставая закорузлыми пальцами из костра уголек и раскуривая трубку, пробасил Перфильев, — княжонка от пруссака спас. Хоть он и дитя еще совсем, а все сержант. Начальство это в резон возьмет, да и родители сиятельства отблагодарят.
— Да, чистый фарт!
— Знал, кого спасал.
— Парнишку жалко было, — застенчиво проговорил Федор, — несмышлен еще в бою, а за спину других не прятался.
— А мальчонка, пока не подрос, не вредный.
— Ну, барин — он барин и есть!
— Ты, поговори! — буркнул солдатский дядька.
В отблеске костра показалась высокая тень дежурного офицера. Разговор замолк.
Скоро солдат Федор Зуев был переведен в гвардейский Семеновский полк. Гвардейцев донимали парады, дворцовая караульная служба, но жалование гвардейцу полагалось больше. Кроме того, в гвардейском полку проходили службу молодые дворяне. Многие из них в казарме доказывались редко, а все наряды за них несли старослужащие солдаты, получая за это от барчуков хорошие деньги. Одним словом, с переводом в Семеновский полк Федор Зуев стал жить в достатке. Тяжелую солдатскую службу исполнял, как прежнюю мужицкую работу, основательно и аккуратно. Хорошо было в маленьком домике в Заохтенской стороне. Работящая, скромная жена Федора весь день была в хлопотах по хозяйству. Рос сын Василий. Мальчик был бойкий, смышленый.
На рождество с обозами мороженой рыбы приехал из Твери в Санкт-Петербург отец Федора. Не рослый, но крепко скроенный, с продубленной зимними ветрами кожей, пахнущий рыбой, он сидел в переднем углу под образами и, не торопясь, вел с сыном разговор о внуке, который, не зная, что решается его судьба, безмятежно спал на полатях.
Поодаль на лавке примостилась жена Федора. Вместе с хозяином за столом почетным гостем сидел ротный писарь.
Штоф медленно пустел, разговор велся степенно, неторопливо.
— Ну, тебя, Федор, на службу взяли, без этого нельзя, солдат — он опора царю и отечеству. Но и наше дело нужное. Мы что рыбой, что кожами государству доход даем, да и себя не забываем. Грамоту Василий прошел — это хорошо, грамотные в нашем деле — клад. А теперь, думаю, заберу-ка я его с собой:
