вероятно, из-за собранного им компромата...
– Нет, дорогой мой, вы точно сотрудник спецслужбы! – Борзовский снова рассмеялся. – Вы мыслите в точности как офицеры спецслужб, да еще как голливудские сценаристы: для тех и других главное в истории – тайные досье, секретные данные, шифровки... в жизни, друг мой, все гораздо проще! Когда какой-нибудь западной фирме нужно навести справки о российском бизнесмене или политике – она не будет обращаться к бывшим сотрудникам ФСБ или разведки, она обратится к серьезной адвокатской или консалтинговой конторе, и та за несколько часов и за вполне умеренную сумму подготовит исчерпывающее досье. Впрочем, там, откуда вы приехали, многие мыслят такими же голливудскими категориями и верят в страшную силу секретных досье. Так что я не мешал Литовченко заниматься сбором компромата на российскую элиту. Он мне нисколько не вредил, напротив, был даже полезен – его можно было использовать как пугало для некоторых зарвавшихся чиновников. А насчет того, чтобы повесить его убийство на кого-то из противников, – это полный абсурд: вы же видите, что я сам оказался в списке подозреваемых! Нет, дорогой мой, его смерть была мне невыгодна!
Вдруг в кармане у Борзовского зазвонил мобильный телефон.
Он недовольно поморщился, поднес трубку к уху.
Лицо его вытянулось, стало еще более озабоченным. Он отключил телефон и бросил Павлу:
– К сожалению, я вынужден вас ненадолго покинуть. Дела, знаете ли. Но наш разговор не окончен, и вам придется меня дождаться. Вам принесут чай или кофе...
Не дожидаясь ответа Павла, Борзовский стремительно покинул комнату. С улицы донесся звук отъехавшей машины, и снова наступила тишина.
Павел опустил голову и задумался.
Если Борзовский говорит правду – он действительно не заинтересован в смерти Литовченко. Если, конечно, он действительно говорит правду... но можно ли ему верить?
Пока Литовченко собирал материалы для своей скандальной книги о московских взрывах – опальный миллионер, несомненно, охотно оплачивал его счета и позволял заниматься своими расследованиями. Однако когда он понял, что Литовченко, живя за его счет, просто-напросто собирает за его спиной компромат на известных российских бизнесменов и политиков, чтобы использовать его для банального шантажа, – он мог здорово разозлиться. Особенно если Литовченко накопал что-то и на него самого. Да и без того Борзовскому не хотелось, чтобы его имя связывали с именем шантажиста.
Разозлиться – да, но настолько ли, чтобы убить?
Самое естественное – он мог отказать шантажисту в гостеприимстве, прекратить выплачивать ему ежемесячное содержание, оплачивать жилье. Мол, если занимаешься своим собственным грязным бизнесом – так и живи за свой собственный счет. Но убивать Литовченко ему действительно было совершенно невыгодно, потому что это убийство легко могло быть связано с ним самим. Скотленд-Ярд – организация серьезная и неподкупная: если какие-нибудь следы приведут к беглому русскому миллионеру, дотошные англичане эти следы непременно найдут и, если даже не предъявят ему обвинение в убийстве за отсутствием или недостаточностью улик, запросто могут лишить его политического убежища, а это для Борзовского равносильно смерти...
Павел поднял голову и прислушался.
В воздухе чувствовалась какая-то напряженность. Шестое чувство, которому он привык доверять, которое не раз спасало ему жизнь, предупреждало его об опасности.
Вдруг за дверью раздались какие-то встревоженные голоса, негромкий вскрик, затем послышался звук, как будто на пол упало что-то тяжелое, и снова все стихло.
Павел вскочил, подбежал к двери, подергал ее.
Дверь по-прежнему была заперта.
Тогда он метнулся к окну, выглянул в сад...
Побуревшие зимние кусты, пластмассовая садовая мебель на пожухлой декабрьской траве. И возле самой стены на траве лежал охранник – чеканный профиль, трехдневная щетина на щеках...
Павел не знал, что происходит, но времени на раздумья у него не было. Нужно было действовать, и действовать молниеносно.
Он обмотал руку полой плаща и выбил стекло. Перемахнув подоконник, выскочил в сад, пересек его в два прыжка, не задерживаясь, не оглядываясь на неподвижного охранника, перескочил изгородь, оказался в узком проулке между двумя рядами точно таких же зеленых изгородей и помчался в сторону, откуда доносились хорошо различимые звуки проезжающих машин.
Вскоре он выбежал на широкую улицу и перешел на быстрый шаг, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих.
Одернув плащ и пригладив волосы, он замахал рукой проезжающему мимо мини-кебу.
– Куда едем, сэр? – осведомился невозмутимый водитель.
Павел взглянул на часы и охнул:
– Как много времени! К театру «Олд-Вик», пожалуйста!
Таксист тронулся.
Павел машинально взглянул в зеркало заднего вида и увидел едущую метрах в двадцати следом за ними черную «тойоту-камри».
Когда Павел подъехал к театру «Олд-Вик», спектакль давно уже начался. Мимоходом взглянув на афишу, Павел узнал, что сегодня идет «Гамлет» – один из основных спектаклей в репертуаре этого театра, лондонского филиала Королевского Шекспировского.
– Опаздываете, сэр! – с мягким укором проговорил швейцар, распахивая перед ним дверь. – Уже начался третий акт!
Двадцатка озарила его лицо светлой мечтательной улыбкой.
– Меня ждут в ложе миссис Борзовски, – сообщил Павел.
Служительница, темнокожая женщина средних лет в старомодных круглых очках, повела его по коридору, плавным полукругом охватывающему зрительный зал, открыла своим ключом дверь ложи. Павел вложил в ее ладонь хрустящую купюру, вошел в полутемное помещение аванложи, сбросил пальто на диванчик и откинул портьеру.
Первое, что он увидел, была ярко освещенная сцена, скупо и сурово обставленная комната, огромный ковер на стене – покои королевы в замке Эльсинор. Сама королева, величественная немолодая женщина, стояла возле узкого стрельчатого окна, полуобернувшись к сыну. Гамлет, полноватый блондин лет тридцати, стоял перед ней, тяжело дыша от переполнявшего его гнева.
– Ты помнишь, кто я? – продекламировала королева в испуге и раздражении.
– Помню, вот вам крест! – с горечью отозвался Гамлет. – Вы – королева в браке с братом мужа и, к моему прискорбью, мать моя...
Глаза Павла привыкли к полумраку зрительного зала, и он разглядел рядом, в ложе, медовые волосы и прелестное, измученное лицо Милены Борзовской.
– Это вы! – громко прошептала она. – Я уже не надеялась, что вы придете... а еще говорили, что для вас так важен наш разговор...
– Меня задержали, – таким же громким, свистящим шепотом ответил Павел, склоняясь к женщине. – Но теперь я здесь и очень надеюсь услышать от вас правду, которая поможет мне прояснить это запутанное дело.
– Правду? – усмехнулась Милена. – Всей правды не знает никто, а уж тем более я. Думаю, что мой муж тоже не знает всей правды.
– Вы... ближе к делу, – прошептал Павел, склонившись к ней совсем близко.
– Примерно дня за три до того случая в баре «Итцу», до того как его отравили, Литовченко приехал к нам в загородный дом. Муж проводил несколько дней в поместье. Обычно он занимается служебными делами только в городе, в своем лондонском офисе, но тут, видно, было что-то срочное. Я обрадовалась случаю увидеться с Алексеем, думала, что он останется на обед, пошла спросить об этом, но из кабинета доносились такие крики... Муж был очень недоволен Алексеем, тот пытался ответить. Но я по голосу поняла, что муж в самом настоящем бешенстве. Я страшно испугалась, потому что, как я тогда думала, причина
