Советской республики объявило о выходе из войны, о национализации важнейших отраслей хозяйства, враждебное отношение к русской революции стало господствующим в лондонском обществе. Чего только не писала в то время английская буржуазная печать!
«…Большевики топят в крови ростки цивилизации, только начавшие появляться на бескрайних снежных просторах России…»
«…Господин Ленин и группа его сподвижников, людей весьма сомнительной репутации, приняли меры, ведущие к полному развалу экономики империи…»
«…Наш корреспондент сообщил из древнего русского города Саратова, что богослужения в церквах запрещены. Помещения храмов используются как пункты обобществления крупного рогатого скота, домашней птицы и женщин…»
Решение Чудакова немедленно возвратиться в Россию было воспринято его знакомыми англичанами с удивлением, переходящим в ужас. В Земском союзе, куда он явился за расчетом, его пытались отговорить и соотечественники. Советовали переждать несколько месяцев, издалека присмотреться к событиям, происходящим на родине. Но Евгений словно не слышал их доводов. «До-мой, до-мой, ско-рей, ско-рей», — выстукивало сердце. Всем своим существом он чувствовал потребность вернуться туда, где вырос и выучился, где были его родные и друзья и где происходили сейчас удивительные, грозные, многообещающие события.
Рассчитавшись в Земском союзе, Чудаков поспешил в русское посольство, чтобы получить необходимые для возвращения документы. Но здесь его ждал неприятный сюрприз. Посольство Временного правительства перестало существовать. Только не имеющий никаких полномочий делопроизводитель продолжал приходить ежедневно в посольское здание. Он бродил по пустым комнатам, хотя никто уже не платил ему жалованья. Ничего толкового посоветовать Чудакову этот странный человек не мог. Скрепя сердце Евгений был вынужден остаться в Лондоне в ожидании перемен к лучшему.
Это время он попытался использовать для того, чтобы добиться решающих сдвигов в своих отношениях с Мэгги. Целые вечера он проводил с ней, рассказывая о России, о Пугачеве и Герцене, о Пушкине и Островском. Отталкиваясь от тех немногих доброжелательных отзывов о русской революции, которые ему удавалось отыскать в газетах, он рисовал перед девушкой картину великих социальных перемен, открывающих дорогу к счастью всему человечеству.
Евгений предложил молодой англичанке ехать в Россию вместе с ним. Тех нескольких сот фунтов, которые ему удалось скопить за последние месяцы, должно было хватить на билеты и на первое время жизни на родине. Мэгги колебалась. С одной стороны, симпатия к русскому и кровь предков — мореплавателей-авантюристов подталкивали девушку на осуществление рискованной затеи. С другой — трезвый рационализм буржуазки, зависимость от родителей удерживали на месте.
Родителям Мэгги не было известно о планах молодых людей. Мистеру Чесэму хватило для возмущений решения Евгения о немедленном возвращении, которое глава семейства считал «в высшей степени неосмотрительным». Гораздо разумнее, говорил он, поработать еще несколько лет в Англии. Испытывая искренние симпатии к сдержанному, энергичному русскому инженеру, он предлагал помощь в устройстве на работу, «достойную образования и квалификации мистера Чудакова».
Так продолжалось несколько месяцев, пока вдруг однажды, подойдя, как обычно, на всякий случай к пустому зданию русского посольства, Евгений не увидал на дверях небольшое, напечатанное на русском и английском языках объявление. В нем сообщалось, что в Лондоне открыто представительство Российской Советской Республики и приводился адрес. Окрыленный, Чудаков поспешил по указанному адресу. Его приняли. Узнав, что отличник Московского технического училища инженер-автомобилист горит желанием вернуться на родину, обещали оформить документы, как можно скорее.
Через две недели в кармане у Евгения лежал дипломатический паспорт, предусмотрительно выданный ему сотрудниками представительства, дабы оградить от возможных осложнений по пути в Россию. За два часа были уложены чемоданы. Оставалось только решить вопрос с Мэгги.
Евгений подкараулил ее по дороге из колледжа, показал паспорт и сказал, что ждать дольше невозможно. Что он любит ее и зовет туда, где сейчас решаются судьбы человечества. Несколько ошарашенная столь крутым ускорением событий, Мэгги, однако, приняла неожиданное известие с самообладанием теннисистки, берущей резко закрученный мяч. Молодые люди договорились, что девушка тайно разузнает через своих знакомых, на каком пароходе лучше ехать, а Евгений, взяв заранее билеты, будет ждать ее прямо у трапа, чтобы она смогла выскользнуть из дома незаметно.
Первый этап приключения осуществился по плану. Мэгги сообщила Евгению название небольшого полугрузового парохода, который шел не в Россию, а в нейтральную теперь Финляндию, следовательно, давал возможность надеяться на большую безопасность плавания. Кроме того, она, несмотря на возражения Евгения, вручила ему все свои сбережения — на покупку билетов и дорожные расходы.
В назначенный день и час, незадолго до отплытия парохода, Евгений, предусмотрительно погрузив багаж, ожидал приезда Мэгги. Прошло пятнадцать, тридцать минут после намеченного срока, но девушка не появлялась. Раздался гудок парохода, матросы начали поднимать трап. Евгений едва успел взбежать на борт. Он стоял на корме, словно не замечая снежной шрапнели, хлеставшей его в промозглых февральских сумерках. Прошло еще полчаса, пока в липкой мгле не растаял последний фонарь на пристани. Мэгги не появилась. Что произошло в тот печальный вечер, так и осталось загадкой для Евгения.
Вскоре пароходик вошел в Балтийское море, особенно бурное в это время. Посудину нещадно кидало с волны на волну. Пассажиры впали в уныние и один за другим, словно солдаты, пораженные газовой атакой, слегли на койки в приступе морской болезни. Через сутки, когда до берега оставалось несколько часов пути и, казалось, качка вывернула пассажиров наизнанку, пароходик вдруг остановился и бросил якорь. Швырять с волны на волну его стало еще сильнее.
Выяснилось, что капитану сообщили о появлении по курсу следования немецких подводных лодок. Не желая испытывать судьбу, он предпочел остановиться и переждать, пока лодки уйдут, соблазнившись более жирной добычей. Но испытание стоянкой в бушующем море показалось пассажирам более страшным. Они снарядили в капитанскую рубку делегацию, которая, добравшись до цели ползком, умоляла идти к берегу, несмотря ни на что.
Когда качка и страдания пассажиров достигли апогея, Чудаков позвонил стюарду из своей каюты, где одиноко располагался на двух местах. Евгений был бледен — то ли от качки, то ли оттого, что сутки почти ничего не ел. В эти часы он неотступно думал о Мэгги, изобретал один другого невероятнее планы встречи с ней. По-видимому, психический стресс послужил своеобразным иммунитетом к морской болезни. Евгений даже забыл, что такая болезнь существует. Он и не подозревал, что все остальные пассажиры корчатся в судорогах на своих койках.
— Принесите, пожалуйста, горячей воды, — сказал он появившемуся в дверях стюарду.
— Джентльмену плохо? — спросил тот, удивляясь, что горячей водой можно лечить морскую болезнь.
— Да, очень, — ответил Евгений, поднявшись и твердо ступая по танцевавшему под ним полу. — Тем не менее я должен побриться.
Стюард бросил на Чудакова восхищенный взгляд, выполнил просьбу и распространил среди команды известие о том, что у них на борту русский морской офицер, который с тайным заданием адмиралтейства возвращается в Россию. Евгений узнал об этом уже на берегу, когда капитан, прощаясь с ним подчеркнуто уважительно, назвал его «господин лейтенант». Очевидно, шведская гимнастика и английские манеры сообщили облику молодого русского инженера некий офицерский лоск в лучшем смысле этого понятия.
В Финляндии Евгению не пришлось долго горевать об утраченной любви. Проблемы жестокие, как январские морозы, и неотвратимые, как снежная лавина, навалились на него со всех сторон. Железнодорожное сообщение с Россией было нарушено. Добираться домой предстояло в санях. Драповое пальто, шляпа и элегантные полуботинки Евгения, вполне соответствующие лондонским стандартам хорошего тона, выглядели совершенно нелепо в снежных просторах Севера и совсем не защищали от морозов. А тулуп, валенки и теплую шапку отыскать в напуганной войной и революцией Финляндии было совсем не просто. К тому же экономическая неразбериха разрушила систему цен, и тех денег, которые были у Евгения, могло не хватить даже до границы.
