Он сгреб веревку, сунул ее в руки секретаря. Тот отступил на шаг, стиснул запекшиеся губы.
– Лезь! Смотри!
Начальник УВД приобнял Березина, сказал примиряюще:
– Ну, успокойтесь, Николай Иванович. Конечно, неприятность большая, так что теперь?..
– Неприятность?! – Николай отскочил. – Там люди! Там трупы в консервной банке!
Прибывшие с секретарем стояли в трех шагах от обрыва, и кромка его закрывала все; внизу лишь рябилась светлая речная вода. И никто не решался сделать этих трех шагов.
– Надо пригнать катер и посмотреть с воды, – нашелся Кирюк. – Я сейчас распоряжусь.
– Нет, ты отсюда лезь! – Николай потянул его к обрыву. – Я отсюда смотрел!
Кирюк вырвался, машинально отряхнул рукав.
– Товарищи, так никуда не годится! – подал голос незнакомый Николаю приезжий. – Давайте посоветуемся, что делать. Сколько там трупов?
– Я не считал, – бросил Николай, не сводя глаз с Кирюка.
– Сейчас посмотрю, – с готовностью отозвался секретарь и взял веревку. Не спеша, будто в собственный погреб, он опустил ноги под берег, затем перевернулся на живот и скользнул вниз. Зашуршал песок. Уже через минуту его голова показалась над обрывом. Оперуполномоченный подал ему руку и, не удержавшись, сам покосился вниз.
– Страшно, – неожиданно признался Кирюк. – Кошмар какой-то…
Остальные отступили от берега еще на несколько шагов.
– В любом случае мы должны принять решение, – жестковато произнес незнакомый приезжий. – Какие будут предложения?
– Трупы следует убрать немедленно, – заявил оперуполномоченный. – Завтра сюда съедется полрайона.
– Товарищ Кирюк? Ваши соображения.
Секретарь потупился. На лице было смятение и растерянность.
– Не знаю, – проронил он. – Дайте собраться с мыслями…
– Что тебе собираться? – спросил Николай. – Кислотой их! Ты ведь жег ямы кислотой? Хотел, чтобы и костей не осталось, а они вон – будто вчера расстреляны…
– А ты хотел, чтоб из всех ям повалилось? – взвился Кирюк. – И так уже народ взбудоражили!.. Похороненные, должны оставаться в земле! В земле, понял?
– Кто их хоронил? – чуть не задохнулся Николай. – Кто? Ты?.. Да их стреляли и валили в яму! Это не могила – просто яма! Как на скотокладбище!
– Ты понимаешь, что нельзя! нельзя вскрывать этих ям? – Глаза Кирюка засверкали. – Ничего, кроме страха и ненависти, не будет от такого зрелища. Мало тебе вчерашнего? Тебе мятежа захотелось, смуты? А ты знаешь, чем всегда заканчивался русский бунт?! Не хочу, чтобы эти мертвые будили злобу в живых. Я вчера подумал: люди-то у нас – золото! Больше нас чувствуют и понимают. Только не следует их раздражать.
– Золото ваши люди. – Николай отвернулся к обрыву. – Только «черное золото». Укротил фонтан и в трубы его. Потом гони, куда захочешь…
– Вы что думаете, товарищ начальник милиции? – спросил незнакомый приезжий. – К другим придираться легче. Сами-то что предлагаете?
– Почему я должен об этом думать и предлагать? – Николай повел взглядом по хмурым лицам. – Почему я?.. Я туг моложе всех. Но почему мне они достались?! – Он потряс рукой в сторону обрыва. – Этих людей расстреливали сорок лет назад! А я их сегодня хоронить должен?! Это что, наследство мое?.. Кто ответит – за что мне такое? За что?!
– А мне – за что? – возмутился Кирюк. – Я не виноват в смерти этих людей. Но вынужден принимать меры!.. Судьба нам такая, Березин. Они, сволочи, из земли пирог с человечиной сделали, а жрать его нам!
– Нет, ты врешь! – приступил к нему Николай. – Ты уже впрягся, ты уже с ними заодно, если их следы прятал и кислотой жег. Ты ведь следы прятал?
– Что ты хочешь сказать? – Кирюк отшатнулся. – Что я с этой мразью Деревниным заодно?
– Деревнин простой забойщик, – отрезал Николай. – Ты же защищаешь тех, кто делал политику. Зачем тебе это? Зачем?
– Березин, прекратите немедленно! – оборвал его начальник УВД. – Хватит виноватых искать! И так вон уже поискали… Не знаем, что с ямами делать. Чужой грех на душу берем.
Николай поднял с земли китель, надел его, застегнул на все пуговицы.
– Хорошо, я похороню их. Если мне выпало хоронить… Все сделаю, как полагается. И место для могилы выберу. Только знаете что? Уходите отсюда. Все уходите! Сам сделаю!
Он заметил, как облегченно распрямился Кирюк, как перевел дух оперуполномоченный, а начальник УВД снял фуражку и вытер платком глубокие залысины. Гора с плеч свалилась…
– Я тебе экскаватор пригоню, – тут же пообещал председатель горисполкома. – И пару самосвалов со стройки сниму.
– Как вы себе это представляете? – вмешался незнакомый приезжий. – Так просто взять и перехоронить? А вы знаете, кто в яме? Что за люди?.. Хоронить нельзя. Будет могила – здесь такое начнется! Если бы жертвы войны – другое дело. Я бы слова не сказал. Сами подумайте: это же будет памятник репрессиям. Пусть даже незаконным, все равно репрессиям. Так сказать, увековечим черную страницу нашей истории. Вы правильно рассудили, товарищ Кирюк. Память о мертвых станет раздражать людей, будить в них нездоровые желания.
На мгновение стало тихо. Николай смотрел в стареющее и добродушное лицо приезжего человека и чувствовал, как гнев, смешавшись с кровью, заливает глаза и разум.
– И далее, – продолжал тот. – Вы осознаете, что вам придется каждую весну вскрывать новые ямы и устраивать перезахоронения? Это же превратится в кошмар, в болезнь!
– Эта яма осталась случайно, – несмело вставил Кирюк. – Неправильно указали, ошиблись…
– В таких щепетильных делах случайностей и ошибок быть не может! – жестко отозвался приезжий. – Вот цена вашей… ошибки. Поставьте сюда пару земснарядов и размойте берег.
Николай вышел из круга и медленно направился к монастырским воротам. Он шел так, словно ждал выстрела в спину, и когда до ворот оставалось несколько метров, не сдержался и побежал.
Несмотря на раннее утро, народ уже подтягивался к монастырю. Какие-то незнакомые старухи пытались повесить на стену пихтовый венок с бумажными цветами.
Николай бросил машину у подножия холма и пошел пешком. Заметив Светлану возле кельи, он помахал рукой и прибавил шагу. Там дымился костерок, поблескивали на солнце ведра, тарелки, полоскалось на веревке Андрюшкино белье и полотенца. «Родовое гнездо» Березиных напоминало походный стан.
– Ты вовремя! – засмеялась Светлана. – А мы обедать собираемся. Я сходила в деревню и принесла молока и творога.
– Как вы здесь? – Николай сел на бревно, содрал пропотевший китель.
Жена зачерпнула ковш воды, прихватила полотенце.
– Тут так хорошо, Коля! – восхищенно заговорила она. – Воздух такой! Особенно когда ветер тянет с бора. А вечером птицы пели. Место удивительное! Я бы тут все лето прожила!
Николай сбросил рубашку и стал умываться. Холодная вода смыла пыль, пот и головную боль.
– Где дед? – спросил он.
– С Андрюшкой пошли гулять! – весело доложила Светлана. – Второй день не расстаются. И спали вместе.
Она вытерла полотенцем волосы Николаю и вдруг стала серьезной и растерянной.
– Что? – спросил он.
– Не знаю, что и думать, – проронила она. – И что делать – не знаю. Вчера дедушка молиться встал, вечером. А Андрюшка к нему… Тоже встал на коленочки и крестится. Думала, играет или передразнивает. Но увидела личико… Сияет мальчишка! Сегодня утром я его выманила из кельи, на речку повела. А он убежал от меня и снова к дедушке. И опять молится… – Она смущенно улыбнулась. – Коля, он же еще
