Крамола. Книга 2

– Велено поймать – поймали! – развеселился мужик во френче. – Чего еще сказать? Мы люди военные.

Андрей обнаружил, что рубаха его залита кровью и прилипает к телу. Если Тауринс лежал на нем, значит, это была его кровь…

– Кто велел? – спросил он.

– Ты нам допросов не устраивай, – отрезал мужик. – Здесь не имеешь права.

Но Андрей даже не услышал его. Кровь Тауринса, пролитая на грудь, остужала жгучую боль и освобождала дыхание. Может быть, это было не так, может быть, просто заканчивался сердечный припадок, но в то мгновение он не мог думать иначе. Подумал и устрашился! Тауринс, этот бессловесный человек, этот мечтатель, писатель и шпион до конца выполнил свое предназначение. Он закрыл Андрея своим телом…

«Господи! Что же это? – глядя на окровавленную рубаху, думал он. – Зачем – это? Как же это?..»

Новый кучер остановил коней и, спрыгнув с облучка, стал привязывать вожжи к дереву.

Андрей поднял глаза и увидел конных, тихо стоящих среди деревьев. Они смотрели со спокойным любопытством, лениво отмахиваясь от редких комаров. Один из всадников неторопливо подъехал к дрожкам и спешился. Был он одноруким; левый рукав кожана запрятан под ремень, на котором висел английский пистолет. На вид человеку наверняка перевалило за пятьдесят, чисто выбритое лицо, ухоженные волосы под солдатской фуражкой.

– Здравствуйте, Березин, – сдержанно сказал он, будто старому, но не очень близкому знакомому. – Это я вас побеспокоил. Откровенно сказать, ждал завтра, да вы что-то скоренько назад поехали.

– Кто вы? – глухо спросил Андрей.

– Не узнаете? – спокойно спросил человек. – Впрочем, мы с вами никогда не виделись. Но я вас таким и представлял. Говорили, что тогда у вас лицо было забинтовано. Вы будто в маске ходили.

– Я вас не знаю, – сказал Андрей.

– Соломатин, – представился тот.

– Соломатин? – боль вновь толкнулась в грудь.

– Точно так. Да, тот самый, которого вы так и не пустили в Есаульск, – Соломатин вздохнул. – Документов, к сожалению, не имею и подтвердить свое лицо не могу. Поверьте уж на слово. Вы и не чаяли встретить меня? Верно? Ну, если и хотели увидеть, то в камере ЧК.

– Да уж, не ожидал, – признался Андрей. – Старый известный бандит Соломатин… Почему-то вы мне представлялись другим.

– Разумеется, – согласился Соломатин. – Со звериной мордой и ножом в зубах… Вы напрасно не пустили меня в Есаульск. До сих пор не могу понять, кого вы защищали?

– Людей, – проронил Андрей негромко и заметил в оттопыренном кармане Юлии рукоятку браунинга: ее не обыскали.

– А я людей не трогал, и это вам известно, – отпарировал Соломатин. – Купцов бы потряс. Они старые мои должники, а долги полагается возвращать.

– Что же, купцы не люди?

– А вы на приисках не бывали? – в свою очередь спросил Соломатин. – Жаль, что не бывали. Однажды бы посмотрели, как людей в землю загоняют, не потянуло бы эту сволочь защищать. Все есаульские купцы акционерами были и некоторые – хозяевами приисков.

– Что же вы, благородный разбойник? – Андрей оттянул прилипшую рубаху на груди. – Робин Гуд?

– Я старый партизан, – обиделся Соломатин. – Боролся против эксплуататоров двадцать лет. И ни разу не тронул безвинного. А сколько вы погубили за три года?

Андрей дотянулся до руки Тауринса, поднял ее, показывая Соломатину:

– Он? Он в чем перед вами провинился?

– Он стрелял.

– Он защищался! И не себя защищал – меня! – крикнул Андрей и привстал, схватившись за грудь, захрипел.

Юлия усадила его, прижала голову к своему плечу. Андрей отдышался, грудь холодила чужая кровь.

– А вы кто нынче? – спросил Соломатин. – Ангел небесный? Дитя непорочное?

Он сдернул с седла колодку, зажав ее между колен, выхватил маузер, показал, держа за ствол:

– За что вручают такие игрушки?.. А я знаю за что! И знаю на что! Если мы вынуждены по тайге прятаться как звери, так, думаете, ничего не слышим и не видим?

– Простите, – отдышавшись, сказал Андрей. – Я плохо думал о вас. Простите… И о нем тоже думал…

Он поправил висящую руку Тауринса, прижал ее к телу.

Соломатин вложил маузер в колодку и, шагнув к дрожкам, подал Андрею. Андрей не взял. Тогда Соломатин положил оружие на пол и отступил назад.

– И вы меня простите, – проронил он, успокаиваясь. – Мы сейчас с вами оба в безвыходном положении. Тот, кто преподнес вам маузер, ждет, когда вы станете применять его. А вы начали распускать арестованных. Есаульские купцы вас предали, предадут и эти, кому вы служите. Центросибирь нуждалась во мне, когда колчаковцы развешивали большевиков по столбам. Даже орден посулили. Теперь я объявлен вне закона.

– Что же вы предлагаете? – спросил Андрей. – Пойти служить к вам?

– Я не возьму вас, – отрезал Соломатин. – Хотя вы хорошо защищали Есаульск.

– Так что же?

– Мне известно, что будет амнистия, – с расстановкой проговорил он. – Скажите, можно ли ей доверять? Не способ ли это выманить нас из тайги?

Андрей посмотрел на его пустой рукав, выбившийся из-под ремня, затем на маузер, лежащий под ногами, сказал определенно:

– Нельзя доверять. Вы Недоливко знаете? Доверились бы вы ему?

Соломатин посмотрел себе под ноги, заправил рукав, вздохнул.

– Понятно… Скажите, есть ли смысл вести переговоры с властями, чтобы разрешили пройти по дорогам в Монголию? Тайгой не пробьемся, с нами семьи, дети…

– Попробуйте, – сказал Андрей. – Но я не уверен, что вас выпустят за границу.

– Почему? Я пройду с оружием в обозе. Согласен, чтобы сопровождал конвой до рубежа. – Он помедлил и добавил: – Согласен на границе сдать девяносто процентов оружия.

Андрею вспомнилась карательная погоня за Олиферовым, мороз, горящие чумы, пирамида из обезумевших оленей…

– Хорошо, попытаюсь вам помочь, – после паузы проговорил Андрей. – Передам условия. Но гарантировать ничего не могу.

– Я понимаю вас, – без всякой надежды сказал Соломатин. – Последний мой козырь такой: на границе сообщу властям место тайника. Там десять пудов золотого песка.

– Я передам, – пообещал Андрей.

– Когда к вам прислать человека?

– Через неделю. Если жив буду.

Соломатин посмотрел в его лицо, заметил кровь на рубахе.

– Вы ранены?

– Нет. Я убит, – сказал Андрей, глядя на Тауринса.

Лицо Соломатина набрякло. Обернув голову вполоборота назад, он сказал негромко и властно:

– Был приказ – без крови!

– Да он четырех наших! – сверкнул глазами седой мужик, что правил лошадьми. – В упор!

– Проводи на тракт! – распорядился Соломатин и вскочил в седло. Уселся удобно, замер, окаменел. И каурый жеребец под ним застыл изваянием.

Было в этой фигуре что-то скорбное и трагичное, словно придорожный камень на неизвестной могиле: ни эпитафии, ни имени, ни даже даты жизни. Проедешь такой, глянешь мельком, а он потом стоит всю