– Думаю, можно. – Пожал плечами Самохин. – Только зачем?
– Понимаешь, в чем дело. – Оживился он. – Жемчуг не может быть такого же возраста, как пирамиды, это же органика, карбонаты. Их жизнь – максимум три века… Если он в самом деле из пирамид, то значит, каким-то образом выращивался искусственно. А это значит, есть технология.
– В слезы богини ты уже не веришь?
– Да лично я и в слезы бы поверил. И жил бы себе… Руководство не верит, требует реальных доказательств. Иначе…
– Что?
– Можно загреметь вслед за Хлопцом.
– И куда загремел Хлопец?
– Говорят, в клинику, какие-то навязчивые идеи. Тоже о пирамидах, о слезах богини… Проверяют на вменяемость.
– Жаль генерала. Он очень одинокий человек…
– Думаю, он счастливый…
Первый сигнал о нейтрализации охранника прошел через полчаса, затем, после некоторой заминки, второй. Обездвиженных спецсредствами, их относили подальше в лес, там вытряхивали из тресов, приковывали к деревьям и заматывали головы рабочими куртками. Бойцы спецназа переодевались и становились на их место. Бункер с отдыхающей сменой, где находилось караульное помещение, тоже взяли легко, поскольку расслабленные «тресы» даже не задраили люк. Однако ко внутренней бесшумно подобраться не удалось: вероятно, сорвали сигнализацию типа «паутинки» и натасканного бывшего грушника, приставленного сторожить таганаитовую пирамиду, брали в коротком рукопашном бою. В результате два бойца пришли к плотине с сотрясением мозга и сломанным носом.
Личный телохранитель постоянно сидел в пирамиде хозяина и пока что не поднимал тревоги – эфир над Тартаром был чист. Чтобы выманить его на улицу, следовало провести отдельную операцию, а времени на это не оставалось. Система охраны только еще изучалась группой Плюхача, и не было уверенности, что в течение, например, часа охранники могут поднять тревогу лишь по той причине, что специальный сигнал не проходит по цепочке постов, и вызвать подмогу. Монашествующие члены Ордена в расчет не брались, ибо сидели, а вернее, лежали постоянно запертые, замурованные гранитными плитами, дабы обрести абсолютный покой, и выходили на прогулку перед заходом солнца.
Как только с охраной было покончено, Самохин подъехал к Тартару на уазике и велел остановиться в лесу поблизости от блокированной бойцами пирамиды.
– Слушай, а что там может быть? – запоздало, уже на ходу спросил Плюхач. – Зачем открывать-то ее?
– Пока что одни догадки…
– А твой информатор ничего не сказал?
– Вот этого он не сказал… Возможно, мы найдем целую гору жемчуга.
Майор остановился и вытаращил глаза.
– Что ж ты раньше молчал?.. Ты думаешь там?.. Производство?
– Пошли, – Самохин потянул его за рукав. – Я говорил тебе, даже две параллельные прямые где-то пересекаются…
– Погоди… Вполне! Единственная пирамида, которая охраняется… У тебя есть какие-то соображения? Факты?..
– Чувства… Возможно, там пролито много слез. Откроем – увидим…
Тартарары стоял на берегу озера среди песков, как всегда, молчаливый и монументальный, что и в самом деле навевало ощущение вечности. Некоторое оживление, а точнее, выпадение из времени, лишь на его краю, где рабы строили стены новых усыпальниц, – из-за современного автокрана.
Впрочем, кто знает, как их возводили прежде…
Плюхач не знал, есть ли видеонаблюдение, поэтому на всякий случай заходил к центральной пирамиде с тыла. Величайшее преимущество геометрии этого сооружения было в том, что если установить всего одну камеру на высшей точке, эдакий всевидящий глаз, не останется даже сантиметра мертвой зоны, так что подойти незамеченным будет невозможно. Поэтому Самохин шел к подземному входу открыто, отвлекая внимание на себя: если телохранитель сидел перед монитором, то сейчас вел его и не мог видеть, что творится сзади.
Но если бы увидел и не поднял плиту, пришлось бы воспользоваться «мокрым» ходом, для чего Плюхач нес с собой две тротиловых шашки, в общем-то приготовленные для выхода из пирамиды, если западня захлопнется на обратном пути.
Отшлифованная гранитная плита напоминала могильную, разве что без надписи, и плотно закрывала подземный вход. Самохин надавил кнопку звонка и тут же убедился, что телохранитель видит сквозь стены: его узнали, послышался жужжащий звук, камень поднялся на две трети человеческого роста и замер, словно нож гильотины. Молчуны таким образом заставляли поклониться перед входом в храм. Самохин поклонился, вошел под арку и следом, уже невзирая на видеоглаз, вкатился Плюхач и сразу же затаился в тоннеле.
На сей раз никто не встречал ни на лестнице вниз, ни на другой, вверх. Внутренняя дверь отворилась перед Самохиным сама – за ней оказался балерон, теперь уже без маски.
Значит, маскарад закончился, и еще не известно отчего: оттого, что ему доверяли и открывали лица, или наоборот, знали, что назад он уже не выйдет.
Походкой занятого делом человека Самохин прошел по корабельным коридорам и оказался в «приемной». Толстуха в легкомысленном одеянии явно зябла в каменном склепе, однако как-то неестественно встрепенулась и замерла на мгновение. На сей раз она не прыскала на него из горшочка и не предлагала сменить обувь на деревянные сандалии: нужных людей в Ордене чтили и уважали, как и во всем старом бренном мире. Или скорее всего это можно было отнести к маловыразительной суматохе, означающей, что появление Самохина было здесь внезапным: мудрые предсказатели Ордена не смоделировали будущее, не проследили за движением точек в пространстве и не увидели завтрашний день в его полном объеме…
Она поспешно скрылась в глубоком дверном проеме лежбища – пошла докладывать о внезапном появлении гостя.
Долгая жизнь рядом с пророком все-таки не прошла даром; самозванец получил, слизал с него некий провидческий фермент, как пчела из свиты матки слизывает его со своей госпожи и потом обретает способность выкармливать новую матку из обыкновенной личинки. А по сути менять ее физиологию и генетическую структуру. Самозванец, кажется, понял все сразу, или мысленно, подспудно уже приготовился к такому развитию событий и теперь, увидев Самохина, лишь получил подтверждение.
Однако не дрогнул, не испугался, и вообще никак не выразил того состояния, которое, должно быть, испытывал, кроме, пожалуй, единственного – вдруг возникшей жажды. У него явно горела гортань, поскольку крупный кадык передергивался, как затвор винтовки, и чуть склеились сжатые губы.
И это его чувство было заразительным, ибо сухость во рту у Самохина потекла в горло. Мудрить, что-то выторговывать и, тем паче, обманывать его не имело смысла, тем более, самозванец опередил его и как бы продвинул диалог далеко вперед.
– Все-таки это произошло. – Его голос утратил гипнотически низкие тона. – Ну что же, говорите, зачем пришли. Вам теперь можно все…
– Я скажу, – пропуская все заготовленные фразы, сказал Самохин. – Но вначале отпустите девушку, которая пришла в Тартар. Ее зовут Александра Залужная.
– Я никого не держу насильно. И не прогоняю тех, кто пришел сюда сам.
– Где она?
– Вероятно, в стеклянной пирамиде со своим наставником.
– Освободите ее.
– Она свободна. И если захочет, может выйти в любой момент. Достаточно разбить стекло… Вы же не с этим пришли? Хотите, чтобы я открыл пирамиду.
– Да, и вы откроете ее.
– Вам известно, что если я сделаю это, Ящер и Ящерица… уйдут от нас?
