Григорий прошел в нишу, сел и весело посмотрел на Николая:
— Ну как, есть еще порох в пороховницах?
Николай улыбнулся прежней сдержанной улыбкой.
— Порох есть и, конечно, будет и дальше, — сощурил он хитро глаза, — но о точке приложения силы я несколько переменил мнение.
— А что? — забеспокоился Григорий.
— А то, что от политики я как-то стал отходить. Видишь ли, я думаю, что большевики опять сбалансировали и дело снова пошло на затяжку. Крестьянство сломлено. Новое строительство имеет свой пафос и молодежь увлечена. Все заняты с утра и до ночи; многие техники давно работают старшими инженерами. Окончившие ВУЗ-ы студенты моментально получают ответственные должности. Ты только подумай, из старых инженеров в 1930 году арестовано процентов пятьдесят, а ведь потребности в квалифицированных работниках растут каждый день. Даже такие, как наш Борис, и те попали в инженеры.
— Кстати, где он? — спросил Григорий.
— В Сибири, с мужем Наталии Михайловны, в длительной командировке.
— Ну, ладно. Об этом дальше. Рассказывай об общем положении.
— Так вот оно и выходит, что война питает войну. Пока специалист молод и делает «головокружительную» карьеру, он увлечен и ему думать некогда; когда он приобрел опыт и разглядел, что знаменитое строительство социализма ведется рабскими методами и нерационально, его обвиняют в контрреволюции и сажают в концлагерь, а на его место выдвигают нового из молодежи. Техническая элита всё время сменяется. Того, что было в 1930 году, и в помине нет. Кулаки либо уничтожены, либо влились в строительство. Деревня разорена и обескровлена, а рабочие еще не поняли, что следом за крестьянами всеобщее закрепощение ударит по ним. Одним словом, несколько лет большевики просидят крепко, а дальше… а дальше трудно сказать, что будет, но, по-моему, будет война. Пятилетка — это ничто иное, как техническая подготовка к проведению мировой революции при помощи штыков Красной армии.
— Это очень интересно, — прервал Николая Григорий, — но я не вижу тут причин к пессимизму. Война, о которой ты говоришь, при наличии миллионов заключенных и недовольстве крестьян, не может быть выиграна Красной армией, а создаст только то потрясение извне, которое мы все считаем необходимым условием внутреннего взрыва.
— В этом ты, конечно, прав, — согласился Николай, — но только имей в виду, что войны не будет в течение нескольких лет, а за это время они сделают всё возможное, чтобы окончательно сломить моральную сопротивляемость народа. Возьми, например, церковь: до смерти патриарха Тихона большевики не могли ничем ее разложить, теперь патриарший местоблюститель митрополит Сергий уже проиграл игру, пойдя по пути компромиссов. Большевики заставили его официально заявить, что гонений на религию нет. Это страшный акт отказа от мучеников за чечевичную похлебку тени централизованного управления церковью. Лучшие священники предпочитают уходить в катакомбы: наш приход официально закрыт уже несколько лет, но фактически существует подпольно.
— И ты решил уйти в религиозную деятельность? — спросил Григорий.
— Я думаю, что сохранение катакомбного православия вопрос жизни или духовной смерти русского народа, — ответил Николай. — Это гораздо важнее политической деятельности.
— А как же — вот Леночка хоронила мою мать и обращалась в ближайшую к нам церковь. Может быть, этого не следовало делать, если ты говоришь, что Сергий продался большевикам.
На лице Николая появилась тень досады.
— Ты меня не так понял. Митрополит Сергий — настоящий православный митрополит и таинства, совершаемые в официально открытых церквах, остаются таинствами. Я считаю неправильным избранный им путь компромисса с безбожной властью.
— А много у вас народу?
— Человек сто пятьдесят.
— Так ведь это целая организация?
— Ты вроде Павла, — ответил Николай недовольным голосом. — Он еще до ареста хотел использовать мой приход для конспиративной работы.
— А я всё-таки не понимаю, почему этого нельзя сделать, — удивился Григорий. — Духовное возрождение России невозможно без религии. Я после лагеря почувствовал это совсем реально, но ведь и религию постепенно задушат, если мы не произведем политического переворота.
— В Евангелии сказано: «На сем камне созижду Церковь Мою и врата ада не одолеют ее», — глаза Николая загорелись фанатическим блеском.
— Так и Россию большевики не уничтожат, — в свою очередь загорелся Григорий.
— Ну, опять заспорили.
Надежда Михайловна уже принесла суп, накрыла на стол и подошла к молодым людям, увлекшимся спором.
— А что они и тебя в монахи тянут? — шутливо вмешался Алексей Сергеевич.
Поразительно живучие люди, — удивлялся Григорий, глядя на Осиповых. — Сына едва вытянули из концлагеря, живут впроголодь, а думают и говорят только о вещах отвлеченных и принципиальных.
— Где-нибудь работаешь? — спросил он Николая.
— Устроился в одной научной редакции, — ответил Николай, потухая, — делаю разные справочные работы.
— А как домашние переживают смерть Алеши?
На глазах Надежды Михайловны навернулись слезы:
— Как переживают! Отец ведь очень замкнутый человек. Его сразу не поймешь. А Наташа мучится.
— Куда у тебя направление? — спросил Алексей Сергеевич.
— В Тулу.
— В Тулу! — обрадовался старик. — В Туле у меня есть знакомые, мы тебе письма рекомендательные дадим.
После обеда Григорий еще около часа расспрашивал Николая про дела организации. Несмотря на отход от политики, Николай довольно хорошо знал всё. Борис в Сибири сколотил небольшую группу; многие арестованы, многие разъехались по провинции, некоторые отошли.
— Сначала хорошенько оглядись, — посоветовал Николай. — Вербовка тайных осведомителей идет непрерывно, все старые связи надо заново проверить. А как у вас в концлагере, что-либо наладилось?
Желтухины занимали две комнаты в квартире, помещавшейся в нижнем этаже большого дома. Окна выходили на маленький асфальтовый двор, зажатый между громадными кирпичными стенами. Григорий постучал во второе окно справа от двери, согласно указаниям Николая. Из-за занавески кто-то выглянул, и через минуту Григорий уже сидел на широком, покрытом ковром диване против Наталии Михайловны.
— После смерти Алеши вы все для меня стали братьями, — говорила она грустно, — отец молчит, но ему еще тяжелее, чем мне. Алешу он любил и как сына и как самого близкого друга. У меня всё-таки своя семья, мне легче.
— Скажите, когда вы видели брата последний раз?
— В Кеми, сразу по прибытии в лагерь, — . ответил Григорий. — Дольше других с ним пробыл Павел.
— А когда он приедет? — спросила Наталия Михайловна и в глазах ее пробежало какое-то необычайное выражение.
— Мы считали, что приблизительно через месяц. Разница получилась из-за несколько различного зачета рабочих дней. Мне, в конечном итоге, сбросили больше, чем ему.
— А очень тяжело было?
— Разно. Кто как умел устроиться и кому как везло. Обычно, интеллигентные люди попадали в канцелярии. Самое страшное — это долго застрять на общих работах.
— А как устроился Борис? — спросил в свою очередь Григорий. — Говорят, что ваш муж ему очень помог.
