— Борис, — замечательный человек, — улыбнулась Наталия Михайловна. — Он ведь женился.
— Я слышал. А что представляет собой его жена?
— Хорошая, — уверенно кивнула Наталия Михайловна, — с характером, расчетливая. Отец ее был в свое время миллионером, но человек совсем свой, а главное, очень любит Бориса.
Выходя от Наталии Михайловны, Григорий встретился в дверях с Михаилом Михайловичем. Старик поседел и высох, но держался попрежнему прямо и был всё так же красив. Холодные спокойные глаза, увидя Григория, потеплели и затуманились глубоким скрытым горем. Григорий пожал сухую крепкую руку.
— Зайдите ко мне, я тоже хочу с вами поговорить. Михаил Михайлович жил во второй проходной комнате, отгородив себе угол легкой досчатой перегородкой. Наталия Михайловна вошла к отцу вслед за Григорием и все трое уселись на простую деревянную постель, покрытую серым солдатским одеялом.
— Ну, рассказывайте по порядку, как жилось в лагере, что с оставшимися товарищами и каковы ваши планы на будущее. — Глаза Михаила Михайловича опять были невозмутимо спокойны и опять от них веяло аристократическим холодком.
Григорий довольно долго рассказывал о лагерном быте, о системе использования труда заключенных и о своем желании устроиться как можно ближе к Москве, чтобы при первом удобном случае вернуться в родной город. Михаил Михайлович задавал уточняющие вопросы, иногда делая дельные замечания, и по лицу его совершенно нельзя было понять, зачем всё это ему нужно и что он обдумывает.
Почему мы не втянули его в организацию? Судя по живости ума, он человек исключительно целеустремленный и внутренне организованный, — думал Григорий.
— В Москву вам попасть будет очень трудно, — сказал Михаил Михайлович, выслушав Григория до конца. — Легче всего сейчас устроиться в Дмитрове, вольнонаемным на строительство канала. Там работает много нашего народа.
— Опять концлагерь, — с отвращением поморщился Григорий.
Михаил Михайлович молча пожал плечами:
— В противном случае, надо махнуть рукой на столицу и устраиваться подальше в провинции, скажем, на Урале или в Сибири. Сегодня вечером у нас будет Александр Николаевич Верховский, сослуживец мужа Наташи. Попробуйте еще посоветоваться с ним, — он человек ловкий.
Вечером того же дня Григорий с Леночкой снова пришли к Наталие Михайловне, чтобы познакомиться и посоветоваться с Верховским.
— Документы я вам смогу сделать заново. Зачем вам с судимостью путаться? У нас на строительстве такая каша, что проверить всех невозможно. Только начать придется, скажем, с мастера: у рабочих анкеты значительно проще, чем у администрации. Александр Николаевич говорил быстро и нервно, то небрежно откидываясь на диван, то наклоняясь к Григорию, сидевшему напротив.
Леночка испугалась и тихо дернула Григория за рукав. Григорий сидел, курил и разглядывал Александра Николаевича.
Лицо у него совсем молодое, а в волосах сильная седина, — соображал Григорий. — Наталия Михайловна говорит, что он без специального образования и выдвинулся только благодаря необыкновенной энергии и способностям… очевидно рубаха парень, но арап.
— Мне хочется устроиться поближе к Москве, чтобы потом пробраться в столицу, — сказал Григорий.
— Ерунда, с судимостью вас нигде не примут. Поедемте со мной, через три года будете инженером.
На минуту эта перспектива показалась Григорию заманчивой, но жизнь под чужой фамилией и по подложным документам отрезала возможность устройства в Москве, да и вообще, при громадном количестве знакомых, разбросанных теперь по всей стране, все это не сулило ничего, кроме провала. Чтобы жить нелегально, надо забираться в медвежий угол, вроде брата, сидевшего до сих пор в тайге. Да, кроме того, у брата в свое время все документы были настоящие, надо было бежать только от ареста.
— Вот Борис работает, ничего не боится, — сказал Александр Николаевич, чуть насмешливо глядя на Григория.
То-то в Москве организация и развалилась, — подумал про себя Григорий.
— Я от вашего предложения не отказываюсь, но сначала попробую легальные пути, или, может быть, полулегальные.
— Ну, попробуйте. Наташа, как там с закуской? — Александр Николаевич достал из портфеля бутылку водки, лихо стукнул ладонью по дну, вышиб пробку и поставил бутылку на стол.
— Ну, со свиданьицем! — подмигнул он весело.
Григория немного поразил развязный тон Александра Николаевича в отношении Наталии Михайловны, но через полчаса, когда бутылка была опорожнена, он сам почувствовал обаяние простоты, непринужденности и беспардонности, исходивших от Александра Николаевича. — Парень неплохой и по- своему незаменимый, он и очки где надо вотрет, и в любой компании водку выпьет, и поможет. Борис прав, — его можно использовать для организации. И предлагает он дело, только надо учитывать, что борьба затягивается, а если сразу броситься на авантюры в Советском Союзе, долго не протянешь. Найду выход и без его содействия и без фальшивых документов.
Десять дней рыскал Григорий по Москве, обходя старых знакомых и ориентируясь в обстановке. Кое- где освободившегося контрреволюционера принимали сухо, но, в большинстве случаев, в смысле личного отношения, пожаловаться было не на что. Хуже обстояло дело с организацией. Очень многие разъехались по «периферии», как тогда было принято говорить; большинство из оставшихся были людьми второго и третьего сорта, даже в спортивном отношении они потеряли форму, отяжелели, обзавелись семьями и, занятые целый день работой, утомленные трамваями и трудностями жизни, перестали чем-либо интересоваться.
Григорий впервые остро почувствовал, что за проволокой сидел отбор русского народа. Один из бывших приятелей по волейболу, верзила Иванов, очень обрадовался старому другу и потащил его к другому волейболисту. Купили водки, достали колбасы на закуску и «раздавили» литр в честь освобождения тренера. Оба спортсмена были коммунисты, но в свое время было ясно, — начнись настоящая открытая борьба, они пошли бы за Григорием. Теперь оба были женаты, перестали заниматься спортом и обрюзгли. Когда содержимое литра подходило к концу, Иванов расчувствовался и, предварительно оглянувшись по сторонам, произнес короткую невразумительную речь на тему о благополучном возвращении Григория.
— Мы все, когда тебя арестовали, начали собирать подписи среди видных спортсменов под коллективным заявлением о твоей благонадежности.
Григорию даже стало жалко простодушных ребят.
— Ну, и чем же всё это кончилось? — спросил он. Иванов смутился.
— В клубе об этом узнала партийная ячейка, такой нагоняй был, чуть было из партии не выгнали.
Григорий вспомнил беглое замечание следователя во время одного из допросов: «А кто у вас в клубе Иванов, такой шибко активный!». В интонации и ударении на словах «шибко активный» было столько цинического презрения к своим же советским активистам, что тогда Григорию стало жутко. Теперь Григорий почувствовал скуку, глядя на красное лицо Иванова.
Глава третья
В ТУЛЕ
Когда Григорий вышел с вокзала в Туле, его сразу поразило убожество и бедность города. Было начало апреля. Набухшие облака бежали над грязными, полными до краев талым снегом улицами. Было десять часов утра. Около хлебных магазинов толпились очереди: бородатые мужики, повязанные платками женщины, оборванные ребятишки. С интересом всматриваясь в лица прохожих, Григорий невольно разделял их по статьям уголовного кодекса. В концлагерях специалисты могли, не задавая ни одного
