него дорожили и самым страшным наказанием был перевод на другую работу.
Однажды утром в выходной день, когда Григорий хотел пойти посмотреть, всё ли в порядке на объекте, в комнату ворвалась Леночка. С тех пор, как братья освободились и стали работать в непосредственной близости от Москвы, Леночка ожила и расцвела: ей теперь было легче и морально и материально.
— Привезла письмо от Павла, — сказала она, садясь на табуретку.
— Как дела? — спросил Григорий ласково, беря конверт.
— Хорошо, — ответила Леночка, сияя счастливыми глазами, — договорились с Алешей сегодня идти в театр, надо теперь спешить возвращаться. Ты прочти скорее, может быть, надо будет что-нибудь ответить.
Павел и Григорий официально не общались: связь, поддерживаемая между старыми однодельцами, могла привести к печальным последствиям. Письмо было очень лаконичным: Павел передавал просьбу Бориса, сообщая, что некто Михаил Артемьев, человек свой, находящийся в лагере в отделении Григория на общих работах, передал на волю, что больше двух недель не выдержит. В прошлом Артемьев мельник, надо его немедленно вытянуть на легкую работу. Григорий задумался: штат полный и зачем на электростанции мельник?
— Передай, что сделаю всё, что возможно. Писать ничего не буду.
— Павел хочет уходить с канала, — сказала Леночка. — По-моему, это очень рискованно: на канал его больше не возьмут, а устроиться в столице, имея за плечами судимость, просто невозможно.
Известие о решении Павла взволновало Григория: быстро он действует, а я, дурак, осел в этой дыре. Григорию стало обидно и грустно.
На другой же день утром Григорий сидел в кабинете начальника работ.
— Зачем вам еще работник? — с удивлением посмотрел на него начальник работ. — На соседнем участке прорыв, стоит вопрос о переброске туда части наших рабочих, а вы хотите расширить штат. Это невозможно.
Григорий уже исчерпал все изобретенные накануне аргументы. Если Борис просил за человека, значит надо выручить, но как? Григорий посмотрел на суровое лицо инженера. — Едва ли я в нем ошибаюсь — наш человек, надо рисковать. Григорий невольно оглянулся, плотно ли закрыта дверь, и сказал ровным, уверенным голосом:
— Анатолий Иванович, это дело личного, интимного порядка: на общих работах погибает человек, которому я лично обязан. Мне надо его спасти. Я только вчера узнал, что он здесь, на земляных работах, и не сегодня-завтра сляжет от истощения.
Взгляд инженера дрогнул, на мгновение в нем появилось недоверие. Потом он стал еще более суровым.
— Александров! — крикнул прораб секретарю. Григорий замер. — Неужели продаст? — пронеслось в его голове…
— Александров, — сказал прораб безразличным деловым тоном вошедшему секретарю, — товарищу Сапожникову нужен новый специалист для очень спешных монтажных работ. Фамилию кандидата он вам скажет сам. Напишите срочное требование в учетно-распределительную часть. Выполнение плана требует немедленной присылки этого специалиста на наш участок. Товарищ Сапожников, — обратился он строго к Григорию, — вы поедете сами с моим требованием и проследите за тем, чтобы всё было сделано быстро. Можете идти.
Начальник учетно-распределительной части, чекист-латыш, подозрительно повертел в руках требование и спросил:
— А почему вам нужен именно этот заключенный?
— Хорошие специалисты уже разобраны, а мои монтеры говорят, что знают этого, как его… — Григорий сделал вид, что забыл фамилию и прочел ее по бумажке… — как хорошего специалист, скрывшего свою специальность.
— Почему же он скрыл свою специальность? — насторожился чекист.
— Срок у него короткий, — ответил Григорий, — и он, повидимому, боится, что после освобождения его задержат в качестве вольнонаемного.
Объяснение вызвало как раз нужную реакцию.
— В таком случае мы его немедленно выявим и пришлем к вам, — сказал чекист и тут же приказал секретарю принести учетную карточку.
Григорий ждал с замиранием сердца: что если мои сведения неверны и у него большой срок или еще что-нибудь совсем неожиданное?
— Да… — сказал начальник У.Р.Ч., пробегая злыми глазами принесенную карточку, — возможно, вы и правы. Срок у него всего три года и освобождается он через два месяца.
Камень упал с души Григория.
— Числится он мельником и работает на общих работах… Очень может быть, что мерзавец действительно скрыл специальность. Мы его к вам срочно пришлем, а вы дайте, пожалуйста, свой отзыв.
Борис просил Григория и Павла помочь тому самому мельнику Мишке, у которого он с Любой скрывался на хуторе в 1930 году после ареста товарищей. Вскоре после отъезда Бориса Мишка, чтобы не быть раскулаченным, бросил мельницу и переехал в соседний городок, где устроился на государственной мельнице. В 1932 году на мельнице были обнаружены хищения. Сам Мишка был виновен только в том, что собирал просыпавшуюся из мешков муку, набивал ею карманы и этим подкармливал семью. Это преступление не было обнаружено. Попал же он по подозрению в соучастии в крупном хищении, за которое был расстрелян заведующий мельницей. Мишка, как бывший лишенец, по особой милости суда получил всего три года концлагеря и попал на канал. На беду связь с Борисом прервалась и жена Мишки сумела ее восстановить только, когда он уже досиживал срок. Мишка непоколебимо верил во всесильность Бориса, несмотря даже на то, что Борис не мог возглавить вооруженное восстание в 1930 году.
За три года работы Мишка исхудал и почти доканал степное здоровье. Оставалось два месяца до освобождения, а сил уже не было. Мишка не выполнял нормы и с ужасом чувствовал, что уменьшенный, благодаря этому, паек не сегодня-завтра сведет его в могилу. Мишка молился, надеялся, падал духом и гадал на бобах. Бобам Мишка верил с наивной непоколебимостью, всегда возил их с собой в маленьком грязном мешочке, а в минуту жизни трудную, уединившись где-нибудь в углу барака, подбрасывая вверх, следил за их расположением после падения.
Чем больше слабел Мишка, тем чаще он прибегал к бобам. Последнее время бобы неизменно показывали резкое изменение судьбы Мишки к лучшему. — Спасусь как-нибудь, — думал Мишка с новой надеждой, а сил оставалось всё меньше. От слабости Мишка перестал бриться и умываться. Возвращаясь из котлована и проглотив жидкий суп — второго Мишка не получал, как невыполняющий норму выработки, он ложился на нары и моментально засыпал, как в бездну проваливался. Однажды, проснувшись утром, Мишка почувствовал, что не может себя заставить встать. — Пускай расстреляют за отказ, — подумал он, — всё равно двух месяцев не дотяну. Эх Боря, Боря, видно, не получил письма от жинки, не знает. Мишка закрыл глаза и накрылся тряпьем. — И бобы соврали, — подумал он с отчаянием, хоть бы лечь понезаметнее, чтобы подольше не увидели. Когда Мишка услышал голос бригадира, он был уверен, что тот пришел, чтобы силой погнать его на работу, и сделал вид, что ничего не слышит.
— Вставай, чорт! Тебя, дурака, куда-то вызывают, пришло срочное распоряжение.
Миша поднялся и протер глаза. Вот они, бобы-то, так оно и есть — перемена судьбы — значит выживу.
Когда Григорий подходил к дощатому зданию канцелярии своего объекта, навстречу вышел Морозов с удивленным выражением лица.
— Прислали нового специалиста, гражданин начальник, — какой-то чудной, совсем дикий и того гляди загнется.
— Опять надули, — ответил Григорий, изображая на лице негодование, — говорили, что пришлют
