— Господи, когда этот ужас кончится, — вырвалось сквозь рыдания у Наташи, — замучили сначала Алешу, теперь отца… Раньше хоть что-нибудь узнать об арестованных было можно, свидание получить, а теперь, как в черную бездну проваливаются… хуже чем смерть.
Борис сидел напротив с ощущением бессилия, граничащего с отчаянием. Нет, война, только война… Неужели запад не понимает, что единственная опасность для мира — это большевизм.
Наташа плакала попрежнему. На диване Сергей стонал и страшно скрежетал зубами: видимо, его мучил кошмар.
На другой день Гитлер вторгся в Польшу и началась Вторая мировая война. — Сталин всё-таки перехитрил всех: Советский Союз остался нейтральным.
Глава двадцатая
ЧИСТКА 1940 ГОДА
Павел вертел в руках повестку. Странно… «Тов. Истомин вызывается в Военкомат (Военный Комиссариат) н-ского района Москвы к 5-ти часам, комната № 2 к тов. Слонову». Указан не мой районный комиссариат, а комиссариат на другом конце города… Странно, это какой-то подвох. Время?… Это час окончания занятий… Да, конечно, это что-то скверное…
Когда Оля пришла со службы, как всегда тревожно взглянув на Павла — не случилось ли опять какой-нибудь неприятности — она сразу поняла, что на этот раз ее привычное опасение оправдалось.
— Рассказывай, что произошло.
— Не волнуйся, повестка из военкомата, — сказал Павел совсем спокойным голосом.
— Покажи… дрожащей рукой Оля взяла стандартную почтовую открытку военкомата и быстро ее прочитала. — Это не твой военкомат?
— Это не мой военкомат, — ответил Павел и глаза их встретились.
Ветер неровно теребил белую занавеску окна. Неприятная пауза была прервана вошедшей в комнату Анной Павловной. Она пришла узнать, вернулась ли Олечка и можно ли накрывать на стол.
Павел подошел к жене и крепко ее обнял. Вечер был совершенно испорчен, ночь оба спали тревожно. Уходя утром на работу и прощаясь с Павлом, Оля чуть не заплакала. Павел слушал, как ее шаги затихли на лестнице… Действительно, так хочется успокоиться и хоть немного отдохнуть. Он сел работать.
Прежде чем идти по адресу, указанному в повестке, Павел зашел в свой военкомат и показал повестку дежурному. Дежурный был краснощекий сержант с безмятежным толстым лицом.
— Ерунда, — сказал он, — чего-нибудь перепутали, можете не ходить.
Проходивший мимо военный на минуту остановился и, бросив испытующий взгляд на желтоватую открытку, посоветовал:
— Обратитесь к начальнику первой части.
Начальник первой части, прочтя повестку, сказал подчеркнуто небрежным тоном, не глядя Павлу в глаза:
— На всякий случай сходите, может быть, какой-нибудь материал на вас пришел.
Пока Павел ехал в трамвае, перед его глазами пронеслись картины предыдущих посещений военкомата — все они были необыкновенно однообразны. Павел приходил и поражался пустотой и запущенностью здания. Показывал в дверях дежурному очередную повестку. Дежурил внизу, обычно, кто- нибудь из только что призванных на очередной сбор. Он смотрел равнодушно на почтовую открытку и кивал в сторону ветхой деревянной лестницы — «наверх». Наверху Павел входил в большую низкую комнату, заставленную столами, с несколькими маленькими окошечками в соседнее помещение, где находилась канцелярия. Обычно в приемной уже сидело человек тридцать-сорок молодых мужчин тридцати лет и выше. Молча, подозрительно поглядывая друг на друга, они заполняли анкеты. Из маленького окошечка Павлу протягивали анкету и лист бумаги. «Напишите краткую биографию», — наставительно говорил грубый голос. Павел садился и в четверть часа справлялся с анкетой и биографией. Странность его положения состояла в том, что в военном комиссариате он не скрывал судимости. Почему при советской любви ко всяким проверкам, военкомат не сверялся с милицией — Павлу было совершенно непонятно. Очевидно, никому не приходило в голову, что человек, не скрывающий судимости в военкомате, может не сообщать о ней в милицию. Может быть, его считали секретным сотрудником НКВД.
Через четверть часа Павел опять шел к окошечку; обычно редко кто из торжественно склонявшихся над анкетами мужчин кончал за это время свою работу — они сидели, как шахматисты, сверяли написанное в анкете с заметками в записных книжках, вздыхали, курили и о чем-то сосредоточенно думали. Это всё были люди хорошо одетые, в пальто с массивными подложенными плечами, с кожаными портфелями, в фетровых шляпах или каракулевых шапках. Неужели у них положение еще запутаннее моего? — удивлялся Павел. Через окно он видел, как ловкие руки работника военкомата брали папку с его делом, подкладывали новые бумаги к старым и сверяли серию ранее написанных биографий с вновь переданной.
— Вы были судимы по статье 58? — спрашивал ледяной голос.
— Да, и освобожден, как ударник. Последнюю часть фразы Павел произносил с особым ударением, но небрежно, как бы вкользь давая понять, что у него есть особые основания жить в столице. — Дело идет о трехмесячном сборе, — неуверенно говорил голос.
— Знаете, если бы можно было в следующий раз, — спокойно отвечал Павел, — у меня сейчас особенно важная работа в редакции.
— Хорошо, мы вас вызовем потом, — с облегчением говорил работник военкомата. Он явно не знал, что делать с Павлом.
Теперь дело оборачивалось как-то иначе.
Грязное здание чужого военкомата выглядело неуютно и враждебно. Когда Павел вошел, большинство служащих уже расходилось — хлопали двери, щелкали в замках ключи. Павел показал повестку одному из уходящих лейтенантов.
— А, знаю, — равнодушно ответил лейтенант, — товарищ Слонов вышел, он сейчас вернется… Подождите здесь.
Павел опустился на простую деревянную скамью приемной. Последние служащие ушли, стало тихо и пусто.
Скрипнула входная дверь, через приемную по направлению к двери с цифрой 2, написанной черной краской на притолоке, скользнула невзрачная фигура молодого человека в синем штатском пиджаке и серых поношенных брюках.
— Не вы товарищ Слонов? — спросил Павел, поднимаясь.
— Товарищ Истомин? — почти ласково спросил молодой человек, вынул из кармана ключ и открыл дверь. Комната № 2 оказалась приемным залом военкомата. Два стола, покрытые зеленым сукном, были поставлены в виде буквы «Т». Над столом висел плохо написанный портрет Сталина и литография с известной картины Герасимова, изображавшая маршала Ворошилова на фоне Кремля, верхом на рыжей лошади. Павел и тов. Слонов сели друг против друга на краю стола. Тов. Слонов поместился к окну, вежливо предложил Павлу место напротив. Лицо у товарища Слонова было толстое, глаза мутно-серые.
— Я — следователь НКВД — сухо сказал товарищ Слонов, из-под опущенных ресниц следя за эффектом своих слов.
— Очень приятно, — тоже сухо ответил Павел и прямо посмотрел на товарища Слонова.
— Мне надо записать ваши данные, — сказал товарищ Слонов и достал из портфеля лист белой бумаги.
Павел ответил на обычные вопросы о месте рождения, социальном происхождении, занятии родителей и т. д.
— Вы судились? — спросил товарищ Слонов, отрывая взгляд от бумаги и пристально смотря на Павла.
Отпираться было бессмысленно.
