— Ну, тогда определи его в 3-й. Пускай пару деньков голодным побегает. Я правильно рассуждаю?
— Так точно, господин начальник колонии!
Саша Краснодеревщик схватил меня за волосы, но Якут его оттолкнул.
— Ты, Обезьян, совсем оборзел. Жилина за что?
Обезьян обернулся к членам совета:
— Что скажете, господа?
— Смирно встал, шапку снял!
Но Якут не снял шапку.
— Мы с ним по этапу ехали вместе. И на корабле он с нами в одной клетке сидел. И дрался. Храбрый парень.
Обезьян пнул Сипу.
— Он тоже дрался. И Моряк дрался. Ну и что? Это было в нашей прежней жизни, в темнице, когда мы еще не обрели свободу и не сняли оков. А после что они для общества сделали? Для порядка в нашем новом доме?
— Якут, тебе сказали, шапку сними, — нудил Гога Звягинцев. — Я шапку снимаю перед господином начальником колонии, а он не снимает. Нагните его раком, урода.
— Так мы никогда порядка не добьемся. — И членам совета: — Чего уставились? Сами хотите побегать?
Члены совета набросились на Якута, Гога Звягинцев ударил его камнем по голове, он упал, его попинали, как только что пинали Сипу, связали руки. Обезьян поставил ногу ему на грудь, надавил, хрустнули ребра, изо рта потекла кровь.
— От диссидентов будем избавляться. Члены совета не против?
— Нет, господин начальник колонии. Справедливое решение, Константин Викторович.
— Итак, колонист 1-й категории Якут… Как его фамилия?
Члены совета фамилии не знали.
— Якут, как твоя фамилия?
Якут не стал отвечать или не мог.
— За неуважение к начальнику колонии и членам совета колонии переводится во 2-ю категорию. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
— А Сипу куда, Константин Викторович?
— Леша! — окликнул Обезьян Лешу Паштета. — Тебе экземпляр нужен?
Леша Паштет не обернулся, он был занят голым человеком на бочке.
— Нет пока.
И хорошо, что не обернулся. А вдруг меня бы узнал, я не знаю, что бы он сделал. Но догадываюсь.
— Всех в 3-й сектор!
Охранники приоткрыли ворота. Меня, Сипу и Якута втолкнули во двор.
— Дежурный! Раздевай их.
Колонист с повязкой на рукаве поспешил через пустой двор к воротам. Он стащил с меня сапоги, куртку расстегнул, штаны снял. И перекинул синее через ворота. Потом он схватил меня за ноги и поволок к бараку.
Внутри было темно и тепло, даже жарко. Меня положили на шконку, и я уснул.
17
Проснулся в поту. Темнота непривычная. Какое-то время вспоминал, где я и что со мной, почему вокруг люди, и свистит на печке вскипевший чайник, и пахнет блевотиной, бомжовским потом и мочой. Я в тюрьме? На этапе? Почему темно?
Вспоминал и не мог вспомнить.
Я сел на шконку. Хотел спросить, где я, но увидел Сипу. Он сидел напротив. Лицо опухло от побоев, глаз затек, не открывается.
— Согрелся, Иван Георгиевич?
И я вспомнил.
— Говорил тебе, лучше на холоде умереть, чем в тепле. В аду мне холодно не будет.
Я кивнул, и от боли в глазах потемнело, вчера здорово меня били, головой лучше не шевелить. И мутило очень.
Подошел Шрам с охапкой одежды.
— Привет, ребята. Мстить будете?
Я на него не злился, зачем мне ему мстить. Человек с ума сошел от голода, я что, не понимаю.
— Нет.
И Сипа тоже его простил.
— Пошел на хуй.
Шрам успокоился, повеселел даже:
— Одевайтесь, прогулка скоро.
Мы оделись в красное. Одежда была грязной, в крови, из дыр наружу торчал синтепух. Но сапоги я надел свои — вчера принесли со двора, поставили у шконки, не украли.
— Готовы побегать?
Сипа знал законы 2-го барака, поэтому спросил:
— Мы в каком секторе?
— В 3-м.
— А обедает какой?
— 1-й. Вставайте, разомнитесь.
Распахнули полог, стало светлее. И воздух посвежел.
И со свежего воздуха — крик:
— 2-й барак, на прогулку выходи!
Колонисты побежали во двор.
Охранник на вышке курил сигарету и орал между затяжками:
— Шевелитесь, каннибалы! По секторам разобрались!
И почему-то глупое:
— Concerto grosso! Presto! Кто не в своем секторе, каннибалы?!
Музыкант, что ли? Или меломан? Или такой же псих, как Моряк?
Мы с Сипой выбрались из барака, я споткнулся на пороге, ступенька была сломана, не упал, но как будто еще раз по уху дубиной.
— Где 3-й сектор?!
Я увидел Якута. Он нам показал, где 3-й сектор. Через минуту мы вместе шагали вперед-назад в отведенном нам пространстве.
— За нарушение сектора — смерть!
А вот и Гога Звягинцев на вышке.
— Шевелитесь! Не останавливаться! Кто остановился — последний! А последний, значит…
Гога Звягинцев сделал паузу, взмахнул рукой, он хотел быть похожим на Обезьяна.
— Мертвый!!! — хором отозвались колонисты.
Ноги отказывались ходить после вчерашних побоев, но останавливаться было нельзя, пришлось подчиняться общему ритму.
— Сегодня жрет 1-й сектор, — сказал Сипа. — Получается, мы будем голодать 3 дня.
Он ошибся, пришлось возразить:
— 2 дня.
