них живым отсюда не уйдет.
Его с Саней приволокли к ферме. Саню уже втаскивали в широкую низкую дверь, ведущую, похоже, в подвал. Сейчас подтащат и его. Когда до двери оставалось метров пять, расслабленное тело вдруг ожило, взорвалось неудержимой силой, Костя захватил руками колени бандитов, крутанулся винтом, оба бугая рухнули друг на друга. Костя уже был сверху; одному, схватив за волосы, дернул, закручивая вправо и назад, подбородок – хрустнули шейные позвонки, тело дернулось и обмякло... Второй хрипел неразборчиво, ворочался, пытаясь сбросить труп с себя. Костя молниеносно развернулся, нашел рукой горло, железными пальцами, как клещами, захватил кадык, рванул с поворотом, опять тошнотворный хруст, готов второй...
Балашов, заметив возню, крикнул, кинулся к куче тел у порога в подвал, за ним все, кто был в поле зрения Кости, а он, не вставая, нырнул за угол дома. Несколько негромких выстрелов прозвучали почти одновременно, пуля чиркнула по бедру, прорвав комбинезон, Костя же несся к лесу, и снова рыбкой, головой вперед, упал в кусты, как только преследователи выскочили из-за угла дома, продолжая пальбу.
Они врезались в подлесок, стреляя в любую подозрительную тень, и зря: один из бежавших позади вдруг рухнул, схваченный за ногу из кустов, и через секунду был пропорот, как боров, ножом под лопатку. Хриплый вскрик заглушили выстрелы и треск сучьев. Третий... Теперь у Кости был пистолет-автомат, правда, запасного рожка он на убитом не нашел.
Снова прозвучала команда Балашова, тот отзывал погоню, понимая, что в ночном лесу беглеца не найти.
Костя, лежа в кустах, видел, как из леса вышли трое, один из них Балашов. Еще двое выбежали на шум из дома, видимо, это были те, кто волок Саньку. Костя легко мог снять Балашова, но сдержался – «берсерк» уже умел управлять собой, находясь в боевом исступлении, тренировки под руководством Штурмана не прошли даром, прежней не подвластной разуму ярости уже не было.
Балашова, по замыслу «архитекторов» операции, надо было взять живым. И вообще Косте с Саней отводилась роль разведчиков, надо было точно установить, тех ли нашли, и, если это балашовцы, навести на них по рации основные силы, как максимум – отвлечь огнем, не дать расправиться с заложниками. Проклятая мина спутала все карты. Теперь Костя понял, почему он сражается в одиночку, дорога снизу наверняка тоже заминирована, посему основная группа бездействует.
Сейчас ясно, с кем Балашов мог говорить по мобильнику: с основной группой или даже с руководством операцией, все равно взрыв мины демаскировал и Костю с Саней, и балашовцев, а частоты полицейских радиопереговоров тайны не представляют. Следовательно, Балашов вел торг с полицией, поставив на кон жизнь заложников в лучших традициях террористов. Действовать круто, пока идет торг, не следует, можно невольно сорвать договоренность и спровоцировать расправу с заложниками. Тем более нельзя раньше времени трогать Балашова: если его снять, впавшие в панику отморозки, к тому же наверняка не посвященные в детали переговоров, прежде всего пустят в расход заложников и Саню.
Надо доставать рацию. Наверняка она у кого-то из тех, кто его волок... Костя осторожно приподнял голову, силуэты троих бандитов на фоне неба торчали метрах в пятидесяти, Балашова не было видно. Костя прислушался к себе, уловил – тот где-то здесь, недалеко, в тени дома или по другую его сторону... Надо действовать. Часа через три начнет светать, и тогда он или сидит в лесу, как заяц, или действует в течение одной-двух минут в роли камикадзе – на открытом месте его расстреляют, как в тире.
Медленно, прижимаясь к земле, Костя ужом пополз к дому.
Растяжку мины-ловушки задел Саня. Ползание по-пластунски не было главной заботой миротворцев в Грузии. Саня, видимо, чрезмерно приподнимался, пытаясь уследить за Костей. Осколками ему пробило ягодицы и сорвало кусок кожи на голове. Если бы ребята передвигались не ползком, а стоя, их бы разнесло на куски.
Когда Саню, контуженного, поволокли по кочкам и валунам, сильнее всего досталось раненому месту, к контузии добавился болевой шок, и очнулся он только в подвале. Слышались тихие голоса, потом кто-то спросил погромче: «Ты живой, парень? Ответь!» Саня понял, что обращаются к нему, однако отвечать не спешил, сначала хотелось разобраться, что к чему.
Подвал освещался слабым светом фонарика, висевшего на крюке, вбитом в стену у двери. Окон не было. Вдоль стены напротив стояли два огромных деревянных ларя, на них лежали двое, как понял Саня, те самые заложники. Один из них толстый мужчина, лицо заросло черной щетиной, глаз заплыл огромным синяком. На втором ларе, застеленном какими-то тряпками, лежала еще более толстая женщина, настоящая гора, лицо опухшее, наполовину закрытое спутанными черными волосами. Рука мужчины была прикована наручниками к толстым железным скобам, вбитым в стенки ларя, когда-то на них, видимо, висели замки. Другая рука вздернута вверх и прикована к мощному крюку, вбитому в стену. Женщина также была прикована, крюков на стене виднелось множество.
Насколько можно было разобрать в полутьме, ноги у заложников были свободны.
У другой стены, напротив двери, стоял третий ларь, там лежал небольшой, худой мужчина, его Саня видел плохо.
В подвале стоял тошнотворный смрад.
Сам Саня лежал на спине на низком, узком деревянном топчане, руки были стянуты под топчаном, по ощущению тоже наручниками. Так же были стянуты и ноги. Поза была мучительной, руки и ноги уже затекли, зад сильно болел, под ним было мокро, Саня понял – кровь.
– Ты живой, парень? – спрашивал толстый мужчина.
– Частично, – ответил Саня и не узнал своего голоса, он прозвучал слабо и сипло.
– Русский? Откуда ты взялся?
– Неважно... Вы заложники? Вас пытается освободить полиция. А второго не приносили?
– Нет, – отозвалась женщина. Значит, Косте кранты, подумал Саня. Операция провалена. – Но наверху была пальба, – продолжала женщина, – может, это он там воевал?
– Цецилия, помолчи, откуда ты знаешь, кто там воевал... – Толстый армянин, видимо, не терпел, когда жена перехватывала инициативу.
– Стреляли рядом с домом? – Саню не волновало, кто из супругов главнее.
– Да, совсем рядом. Сначала был взрыв, потом принесли тебя, потом сразу стрельба, сейчас опять тихо. – Мужчина и женщина говорили наперебой, третий пленник молчал. Саня воспрянул духом, по крайней мере, от взрыва Костя не погиб, а подстрелить его в темноте не так-то просто. Может, еще не все потеряно...
– Нас держат здесь уже много дней, мы не знаем, сколько... Бьют, пытают, мы все время привязаны, все время... А его, – женщина движением головы указала на третьего пленника, – совсем замучили, кости ломали... – Она заплакала. – Может, он уже умер.
– Еще нет... – раздался тихий, невнятный голос с третьего ларя. Саня по-прежнему почти не видел третьего.
– Серж, держись, нас скоро освободят! – Женщина заговорила громче, стараясь, чтобы ее голос звучал бодрее.
– Или прикончат наконец, – донеслось с третьего ларя.
Послышались быстрые уверенные шаги, кто-то сбегал по ступенькам. Вошедший был одет в камуфляжный комбинезон, сидевший на нем как собственная кожа, в руке мобильник. Следом ввалился здоровенный бугай с небольшой картонной коробкой, из которой торчал короткий проводок. Саня видел их плохо, не хотел поворачивать голову. Пусть считают, что он еще в отключке.
Бугай поставил коробку на пол посреди комнаты и вышел. Человек с мобильником подошел к толстому армянину, заговорил.
– Алло, я командир боевиков, слышите меня? Вы хотели услышать голоса заложников. Я передаю трубку одному из них, он сам представится и ответит на ваши вопросы.
Теперь Саня узнал его по фотографиям, которые ему и Косте не раз показывал Каменев. Конечно, это Балашов! Значит, Костя не ошибся, они нашли этих подонков.
– Я Сурен Арутюнянц. Эти бандиты захватили нас много дней назад и увезли за город, я не знаю, где мы... Что? Да, живы. Да, жена жива и мой двоюродный брат Сергей жив, но его сильно пытали, у него
