перебиты ноги. Что? Да, ваш человек здесь, его только что принесли, он тяжело ранен и без сознания... Нет, только один... Ничего не знаю, была стрельба... Нет, они себя не назвали. У нас требовали подпи...
Балашов вырвал у него мобильник.
– Я командир боевиков. Повторяю наши требования – самолет с экипажем, пять миллионов долларов, личная безопасность до посадки в самолет, дальше мы сами о себе позаботимся... Нет, в качестве заложников мы возьмем с собой Сурена Арутюнянца и вашего бойца... Второй убит... Нет. Мои условия такие: через четыре часа, когда рассветет, после моей команды пусть сюда медленно, повторяю, медленно подъедет БМП с безоружным шофером. У них нет БМП? Эквивалент нашего БМП. Найдут. Одолжат у военных... Это не моя головная боль. Я подожду. Теперь сообщаю, как я страхуюсь. У моих ног стоит килограммовый радиоуправляемый заряд пластита. Заложники пристегнуты наручниками к стенам, они до заряда не дотянутся. Пульт у меня. Я буду снаружи. Попытаетесь применить силу, я взрываю заложников, и мы прорываемся с боем... Да... Напоминаю, подходы к дому заминированы, подъездная дорога тоже, поэтому БМП, или как там это у вас называется, пойдет после моей команды, когда мы снимем мины с дороги. Все. Следующая связь через двадцать минут, готовьте ваши предложения.
Балашов, спрятав мобильник в нагрудный карман, медленно обвел четверых пленников лучом сильного фонаря.
– Оклемался, боец? – Саня лежал неподвижно, молча. – Ю элайв? (Ты жив?) Притворяешься, паршивец. Ну притворяйся.
– Серж, как ты там? Ты слышал? Продержись до утра! Командир, не забирайте Сурена с собой, хватит вам русского солдата! Сурен не сможет идти сам, и нести его вы не сможете, он очень тяжелый!
Не реагируя на заклинания Цецилии, Балашов вышел, захлопнул дверь, послышался скрип проворачиваемого в старом замке ключа – их заперли. Из-за двери донеслись голоса, затем все стихло.
– Я бы продержался до утра, – вдруг произнес тот, кого Цецилия назвала Сержем, – да боюсь, твой командир туфту гонит. Он такой террорист, как я кот сиамский. Он знает, что договориться с властями у него шансов нет, рано или поздно его убьют, как собаку. Поэтому он будет уходить без нас и без дурацких пяти миллионов, зачем они ему, в тех бумагах, что ты, Сурен, подписал, в десять, в сорок раз больше. Он взорвет нас вместе со своими бандитами, а сам уйдет. Один. Это его единственный шанс. Потому он нас и запер, ведь раньше он этого не делал...
Минуту длилось молчание, затем послышалось всхлипывание Цецилии, переходящее в тонкое прерывистое завывание. Серж правильно разгадал сущность Балашова и его следующий ход – спасаться одному, взорвав всех остальных. Да, его шанс уйти одному. А их шанс... У них нет ни одного, если не разрядить бомбу.
Саня заерзал на своем топчане, пытаясь продвинуться вдоль него, терзая свой иссеченный осколками зад. Ничего не выходит, ублюдки знали свое дело. Руки и ноги, схваченные наручниками, могли двигаться только в пределах пространства между ножками топчана.
Скрипя зубами от боли, Саня начал рывками раскачивать узкий топчан с боку на бок, как лодку. Еще рывок, еще... Наконец топчан перевернулся сначала набок, а затем упал вверх ножками. Саня приземлился на лицо и живот, заломленные назад руки и ноги не давали никакой опоры. Извиваясь всем телом, царапая лицо о грязный цементный пол, он, как червяк, неся на себе перевернутый топчан, пополз к ларю, на котором лежал Сурен.
По сантиметру за одно движение. Еще сантиметр, еще, еще... Через несколько минут, не отвечая на недоуменные вопросы Сурена и бессмысленные междометия Цецилии, Саня подтащился к ларю. Сознание туманилось, видимо, он потерял много крови...
– Сурен, ты можешь достать до меня ногой?
– Конечно, могу, ара. А зачем?
– Надо сбить ножки у моего топчана, тогда я смогу с него слезть. Слезу – попробую разрядить бомбу. Сурен, ударь ногой, тебе видно куда, чтобы отбить ножки... сначала одну, потом вторую...
– Ты с ума сошел, у меня голые пятки, а там толстые деревянные ножки. Правильно,
– Сурен, он правильно говорит, – подал голос Серж. – Постарайся, не жалей свои пятки, взорвемся, зачем они тебе будут нужны? Ты будешь очень мертвый, скорее всего, тебя и всех нас разорвет на куски. Постарайся, прошу тебя...
– Сурен! Ты сильный! У тебя каждая пятка как два пуда! Сурен! Ты же не хочешь, чтобы меня разорвало на части? Сурен! Тебе эти ножки как спички! Бей, Сурен! Бей! Ты хочешь, чтобы эти несчастные ножки сбивала я, слабая женщина? Ты же футболист! Бей!
Вопли Цецилии довели Сурена до полного исступления.
– Замолчи, женщина! Что ты понимаешь в футболе?
Когда тебе сверлят мозги таким визгом, никаких пяток не пожалеешь...
Сурен сполз к краю ларя так, что его необъятный зад свесился, поднял толстую, как у слона, ногу, футбольный замах, удар... Ножка действительно слетела, как кегля, Сурен взвыл от боли, но Сане досталось куда хуже: топчан, врезавшись в больной зад, приплюснул его к полу... Второго удара Саня не почувствовал – сознание вернулось к нему минут через пять, громкие заклинания Цецилии подействовали, как нашатырный спирт...
Из последних сил Саня вместе с топчаном перевернулся на бок и повторил свою акробатику, не обращая внимания на дикую боль в заду, чувствуя, как трещат позвонки, когда он сползал с топчана головой вперед... Вот уже руки за изголовьем топчана, но скованы за спиной, вот прошел бедный зад, вот наконец прошли ноги... Саня лег на бок, согнул ноги, провел скованные руки под задом, под пятками... Все. Руки скованы, но они перед ним, они готовы к работе!
Саня подобрался к картонной коробке. Мины, бомбы, взрывные устройства самого причудливого дизайна были главной головной болью миротворцев, Саня имел неплохую саперную подготовку. Отдышавшись, собрав силы, он приступил к любимой забаве саперов – игре со смертью. В подвале наступила мертвая тишина...
– Багор, Лось, стоять по двум дальним углам дома, стрелять на поражение по всему, что шевелится... Шурик, стой здесь, прикрой меня, я в подвал. Тимур, возьми коробку с пластитом, она в тамбуре, в углу справа. Нашел? Пошли за мной.
Костя, лежавший в тени под стеной дома, хорошо слышал короткие команды Балашова. Приблизиться к телам двух бандитов, лежавшим у входа в подвал, он не успел, Балашов и Шурик оказались там раньше.
Послышались частые легкие шаги, это Балашов сбежал по ступенькам в подвал, за ним тяжело протопал Тимур.
Что происходило в подвале, Костя не разобрал, видимо, Тимур установил там заряд пластита и ушел оттуда, а Балашов остался внизу и вроде что-то говорил. Минут через десять он вышел, Костя услыхал, как со скрипом дважды провернулся ключ в замке: дверь в подвал заперли.
– Багор, Лось, слышите меня? Что там у вас? – Балашов говорил негромко, не отходя от подвальной двери.
– Слышу хорошо, все спокойно, – по очереди донеслись напряженные голоса бандитов.
– Понял. Багор, ты держишь оба дальних угла, за себя и за Лося. Тимур, ты стой на месте Шурика. Лось, ты будь вместе с Тимуром, – продолжал Балашов. – Всем задача та же: не подпустить к дому того психа, который удрал. Может, он сейчас продирается через лес к дороге внизу, а может, где-то рядом. Он опасен, не подставляйтесь, огонь на любой шорох, любое движение, патронов не жалеть. Перекликайтесь. Фонарями без крайней нужды не светить, только себя ослепите. Все. Шурик, пошли в дом.
Костя услышал, как рядом с подвалом открылась еще одна дверь, раньше он ее в темноте не разглядел, двое вошли и стали подниматься по ступенькам, хлопнула еще одна дверь наверху, затем все стихло. Костя чувствовал – они там, что-то делают, двигаются сами, передвигают предметы, изредка слышались неясные голоса, но разобрать ничего не удавалось.
Балашов готовился покинуть дом, это было ясно, не станет же он сидеть на коробке с пластитом,
