умел вовремя сформулировать вопрос.
– Ну, вы нас не так поняли, – вновь вылезла с подвесками. – Вы– то, как бы есть. Но, как бы… – она замялась, но тут же жизнерадостно выкарабкалась из положения – вас как бы и нет!
– То есть мы, как бы есть. Но нас, как бы, нет. – Рассудительно констатировал Леха: он любил прояснять ситуацию до конца. – А кто тогда есть? Вы-то хоть, есть? Или и вас тоже… – замялся он.
Тетка растерянно посмотрела на того, с бородой.
– Замоскворецкий Вениамин Владленович! – неожиданно для всех представился он. – Директор картины.
– Которой нет. – Мрачно констатировал Леха. Периодически он проявлял занудство, но в данном случае, уже, кажется, никто не понимал, что же они хотят снимать, если ничего нет.
– Вы все не так поняли, все перепутали, я сейчас объясню. Вы есть! – успокоила молодая, выступив вперед.
– Ну, Слава Богу, – рассудительно отреагировал Леха.
– Слышь Колян, есть мы! – толкнул Дрон приятеля, впавшего от непонимания в сонную прострацию.
– А? Чо?! – настороженно закрутил головой тот, – Кто есть? Менты среди них, переодетые?!! Эх, говорил я! – он даже присел от чувства подступившей опасности, готовый рвануть с места.
– Да заткнись ты, со своими ментами, блин, уже! МЫ есть! – Дрон ткнул Коляна в грудь так сильно, что тот отлетел в сторону очкастой тетки, почти свалив ее на землю. Тетка взвизгнула, и с трудом устояв, долго поправляла сбившуюся прическу.
– Тьфу ты, чего пугаете! – Колян, все же упавший в сутолоке на одно колено, встал и отряхнулся. – А что, были сомнения?
– Вроде были. Хотя до конца еще не прояснилось. – Леха выжидающе смотрел на молодую, ожидая дальнейших объяснений.
– В общем, так, – ответила та бойкой скороговоркой. – Все в порядке, ребята! – Она, кажется, сама очень обрадовалась разрешению проблемы. Вы, абсолютно точно, – она еще раз обвела всех торжествующим взглядом, – Категорически ЕСТЬ! А нет у нас теперь в стране проблемы безнадзорности!
– Это как? – Дрон опять насторожился.
– Во, Блин! – Колян, казалось, обрадовался за страну, – Проблем у них нет! Завидки берут… а у нас блин, одна проблема на другой. Пойдем, может, а? Уже забодала бодяга эта. – Колян, казалось, потерял интерес к происходящему.
Леха продолжал вопросительно смотреть на молодую, видимо объяснение его не удовлетворило.
– Нет больше проблемы, потому, что теперь с вами работают! – радостно сообщила молодая. Смотрите, бюджет у меня тут федеральный, – она зашуршала листками с мелкими цифрами. – Значит так, миллиарды на вас в этом году потрачены! – С гордостью сообщила она притихшим при слове «миллиарды» ребятам. – Смотрите, – девица стала загибать пальцы: «Служба занятости!! – создана!» – Она загнула первый палец. – «Служба семейной поддержки!!! – создана!» – она загнула второй. – «Наконец, Служба матери и ребенка» – она торжествующе посмотрела на ребят.
– Создана. – Мрачно резюмировал Леха.
– Точно, – молодая готова была прыгать от гордости и радости за беспризорников.
– Так, все ясно. – Леха, кажется, что-то для себя понял, причем понимание это не имело ничего общего с радостью за страну, которая решила свою очередную проблему. – Что от нас надо, конкретно?
– А от вас надо просто рассказать, как теперь с вами город работает, и как вы этому рады и счастливы, как вы себя чувствуете, когда у вас не жизнь, а «малина» – встряла очкастая поправляя прическу.
– И, как вы нашей съемочной бригаде рады и благодарны, что про вас сегодня рассказали, – пробасил бородатый Вениамин, оживая от открывшейся перспективы начать и кончить. А затем, обрадовавшись дальнейшей перспективе «с Молодой в ресторан», а там, как карта ляжет, может и неплохо получиться. Он измерил ее взглядом с ног до головы и, оставшись доволен, активизировался.
– Всё, камеры готовы, свет пошел. Марь Ивановна, пожалуйте в трейлер, гримироваться, а вы, Алиночка останьтесь: будете мне ассистировать. – Бородатый энергически заходил по площадке взад вперед, изображая кипучую деятельность маститого режиссера.
Алиночка расцвела, Марь Ивановна, поджав губы, проследовала в трейлер. Ребята остались стоять одни.
– Не понял? – первым очнулся Дрон. – А что нам за это будет?! То за рукав, а то…
– Говорил линять надо! – заныл снова Колян, – нечего тут ловить, порожняк пошел, век воли не видать…
– А ты чо, Колян такой нервный стал? – Леха подозрительно посмотрел на Коляна – тебе куда торопиться надо? А? В теплоцентр на трубе лежать? Так ты же только оттуда?
– Ааа!!Ааа!!Ааааааа!!!! – донесся истошный, полный горя и отчаяния крик Марь Ивановны. Она как ошпаренная вылетела из трейлера. Колян нервно дернулся.
– Ааааа!! – продолжала орать тетка, мотаясь по съемочной площадке, чуть не вставая на четвереньки и скорбно вглядываясь в землю. Режиссер стал как вкопанный, стараясь понять степень надвинувшейся катастрофы.
– Подвеска, серьга… пропала… потерялась… с рубином… одна из любимых… Кешечка подарил, для съемок…
– Фу, – вздохнул с облегчением режиссер. Он, кажется, ожидал чего похуже. – Ну, Марь Ивановна, ну что вы так убиваетесь? Ну, ничего, дело наживное, все здоровы, все живы, а это… у вас же бирюлек этих… ну, что тут жалеть, милочка?
– Чтооо?!! – Марья Ивановна уставилась на бородатого с неподдельным удивлением. Нет, даже, скорее, с изумлением! Она, кажется, была до глубины души поражена… оскорблена, решительно унижена его словами… – Нет, Вы не понимаете Вениамин Владленович! – медленно и, как бы слегка недоуменно она отвела левую руку в сторону, а правой беспомощно схватилась за сердце. – Нет, вы просто решительно не понимаете! – она, поджав губы, всем корпусом двинулась на режиссера. У того забегали глазки, он начал пятиться. Ведущая, видно, попалась не из простых, да еще и, с характером. – Я вам Вениамин Владленович, так скажу; что если вы, Вениамин Владленович, не понимаете, то и не суйтесь не в свое дело, куда вас не просят, с советами своими дурацкими!! – Все-таки сорвалась она в конце на крик, и, продолжая орать на режиссера все громче, уже почти окончательно приперла того к трейлеру с аппаратурой. Он стоял красный как рак, склонив голову на бок и скорбно опустив глаза вниз. Алина, вовремя сообразив, спряталась за прицепом и иногда пугливо выглядывала оттуда одним глазком, тут же прячась назад и не произнося не слова. Инженер, давно собравший аппаратуру, невозмутимо продолжал протирать снаружи стекла прожекторов, которые были грязными изнутри.
– Что я Кешечке скажу? Он же мне эти сережки на той неделе подарил, на этой уже новые добыл, сегодня покупать ехать собирались, узнает, расстроиться, и не поедем никуда, как же я теперь… сегодня… – она снова перешла к подвываниям.
– А вы… ему… это…не говорите ему, – тихо предложил режиссер, знавший, видимо, обхождение, – другие наденьте, а там, у вас же их… кто там вспомнит, что там потерялось. Прислуга опять же – увольте кого-нибудь для острастки… он вас еще и пожалеет… Кешечка ваш…
Ведущая на минуту задумалась. Было очевидно, что потеря уже на целую неделю «устаревших» сережек беспокоит ее не в пример меньше, чем риск не пойти сегодня за новыми. Однако, лицо ее снова поплыло, губы скривились, и все началось с начала.
– Да у меня Кешечка… такой подозрительный… а у нас ритуал, мы всегда по понедельничкам за брюличками новыми идем. И что б предыдущие, на мне непременно надеты были»… – она заревела как раненная корова, – он не простит… он сразу поймет: что-то не так. И сразу – допрос с пристрастием и тогда только хуууже» – по всему чувствовалось, что «хуже» случалось с ней уже не раз и воспоминания оставило не из лучших.
– А вы тогда, матушка, одну наденьте, и к нему все время этой стороной поворачивайтесь. В машине вы же боком сидите? То есть вам только лифт, да в магазине сто метров останется… А как новые примерять, все одно эту снимать, сколько вы их там сняли, кто проверять полезет… А и обнаружиться, невелика беда,
