— Времени нет! — сказал Толоконников. — Замотанный я!
— А для чего же вы тогда все это затеяли? Налейте мне еще!
Толоконников ничего не ответил. Он и сам не знал, зачем он все это затеял: сошел в Крушине, с женщиной этой познакомился, ему было неловко, он мысленно ругал себя за это, но неловкость не проходила.
Лидия Васильевна опять выпила водки с «Листопадом», закусила конфетой «Ласточка» и сказала:
— А что вы про меня думаете? Думаете, я потаскушка, по номерам шляюсь с кем придется…
— Как вы можете! — возмутился Толоконников.
— Нет, вы такого не думаете! — кивнула женщина. — Вы святой! И я святая. Только святым живется скучно-скучно. Особенно в Крушине. И они хотят в Москву. А которые в Москве — рвутся в Крушин. Я мужа люблю, честное слово. И городок у нас — жить можно. А мысли у меня заплетаются…
— Споем! — вдруг предложил Толоконников.
— Что? — испуганно переспросила Лидия Васильевна.
— Споем, говорю. Я люблю хором петь. Мы вот на массовки ездим. Всегда хором поем. Романсы поем, песни советских композиторов.
— Ну пой хором! — разрешила Лидия Васильевна. — Ой, голова кружится, я прилягу! — И действительно прилегла на постель. — Пой! — прикрикнула она. — Тебе говорят!
— «Издалека долго, — запел Толоконников, — течет река Волга…»
У него оказался приятный сладенький голосок, лет сто назад он бы пел жестокие романсы и кружил головы барышням.
… Течет река Волга, конца и края нет.
Среди хлебов спелых, среди снегов белых
Течет река Волга, а мне семнадцать лет…
— пел Юрий Сергеевич и забыл про номер в гостинице, размером в шесть квадратных метров, и про женщину, которая лежала на постели в ожидании, и про то, что во рту не пропал едкий вкус дрянной водки. Он знал в песне все слова и пел, не пропуская ни одного. Лидия Васильевна слушала и поражалась, а Толоконников пел до тех пор, пока в коридоре не включили пылесос, а петь на пару с пылесосом он не желал.
— Здорово! — тихо сказала Лидия Васильевна. Толоконников не расслышал, потому что пылесос буквально надрывался.
— Наверное, это «Вихрь», — громко сказала Лидия Васильевна. — Он самый мощный и поэтому самый шумный.
— Выпьем! — предложил Толоконников.
— Тебе больше не надо! — запретила Лидия Васильевна. — А то от тебя и так толку на грош!
Но то ли песня разобрала Толоконникова, то ли водка подействовала, но он вдруг осмелел, подумав при этом, что если сейчас же не переступит грань, которая отделяет его от настоящего мужчины, то и перед женщиной стыдно, и вспомнить про это будет еще стыднее. Он кинулся на Лидию Васильевну, как коршун на добычу, и стал ее целовать.
— Ой, господи! — Она сердито высвободилась. — А ты еще хотел принять! Отстань ты от меня, что ты, с цепи сорвался? — И, будто прочтя его мысли, сказала: — Это тебе для форсу ведь. Так ты и так можешь потом хвастать, что вот была у тебя в Крушине мировая баба…
Толоконников, раскрасневшийся и вспотевший, смущенно отодвинулся и пересел на стул.
— Ты что? — улыбнулась Лидия Васильевна. — Обиделся? Скажи пожалуйста, какой ты…
— Ты меня не дразни! — пригрозил Толоконников. — В тихом омуте…
— А может, я только чертей и уважаю!
Толоконников понял ее слова по-своему, встал и объявил громко, как на собрании:
— Давай лезь под одеяло! — и стал снимать пиджак.
— То ты тихий, то ты хам! — передернула плечами Лидия Васильевна.
Толоконников налил себе еще водки, но, боясь опьянеть, пить все-таки не стал и начал расшнуровывать ботинки.
— Ну что ты со мной как с женой обращаешься! — с укором сказала Лидия Васильевна.
Толоконников не понял, что она имела в виду. Он стоял без пиджака, в мятых носках и понуро наблюдал, как Лидия Васильевна поднимается с постели и поправляет прическу.
— Мне пора!
— Вот беда! — с горечью признал Толоконников. — Раз в жизни решился, так ты уходишь! И правильно делаешь!
— Понимаешь, мне действительно пора, — слабо утешила женщина.
— Правильно, уходи! — повторил Толоконников. — Целоваться я не умею, и ни черта я в жизни не знаю, кроме того, как возводить мосты над естественными и искусственными препятствиями. Только ты меня не жалей. Ты меня лучше возненавидь! Тогда я человеком себя почувствую, красивая женщина меня ненавидела за то, что я к ней полез!
— Иди сюда! — позвала Лидия Васильевна.
Толоконников опять не понял.
— Занавеску задерни! — сказала Лидия Васильевна. — Все-таки темнее будет.
А потом он лежал с ней в постели, а в коридоре надсадно гудел пылесос «Вихрь» и кричали, переругивались горничные, все это было слышно, свет проникал сквозь тонкие занавески, Толоконников видел свою щуплую безволосую грудь и с тоской, боясь признаться в этом самому себе, ясно ощущал, что все это не то, что все это хуже, чем дома…
— Ты сегодня уезжаешь? — заговорила Лидия Васильевна. — Покурить у тебя нету? Хотя ты, конечно, некурящий…
— Но ты понимаешь… — начал было оправдываться Толоконников, и от мысли, что он сегодня уедет, ему вдруг стало на душе легко и радостно, но Лидия Васильевна не дала договорить:
— Ну и выкатывайся!
— Чего ты так?
— Так! — сказала Лидия Васильевна, и Толоконников на этот раз понял, что она раскусила его, потому что умнее.
— А билет ты хоть закомпостировал? — практично спросила женщина.
— Трудно, что ли?
— Дай мне трубку!
Толоконников дотянулся до телефона, снял трубку и передал Лидии Васильевне.
— Город тут через восьмерку. — Она набрала восьмерку, потом еще какой-то номер и спросила: — Алло, вокзал? Мне Степанчикова… Я обожду… — и шепотом сказала: — Его сын у моего тренируется.
— А твой кто? — также шепотом спросил Толоконников.
— Тренер по боксу!
«Определенно, прибьет! — подумал Юрий Сергеевич. — Все это плохо кончится». — И вслух добавил: — Слушай, не надо! Я сам достану.
— Это Степанчиков? — Лида вынула из-под одеяла полную загорелую руку. — Это Лида Васильевна. Ну как жена? Маринует? Нет, я соленые больше… Слушай, тут мне нужно один билет на скорый до Москвы, билет-то есть, плацкарту нужно… Он к вам от меня подойдет… Ага… Конечно хахаль… Ладно, спасибо… Передам… Мы с мужем придем к вам на грибы… — Повесила трубку и сказала Толоконникову: — С билетами устроилось.
— А тебе ничего… если муж…
— Это мое дело… Но вот если бы он тебя сцапал… Налей мне, или не стоит, дай конфетку… Или обожди, я дочке позвоню…
— Неудобно! — застеснялся Толоконников. — Потом позвонишь!
— Сейчас! — поправила Лидия Васильевна. — Тут дочке должны были достать географию. Прозевали мы с ней учебник. — Она набрала номер. — Любочка? Это я… Достали тебе географию? Вот черти… Папа пришел?… Скажи, я скоро… Я в гостинице, за бумагой ходила… Гриша, это ты?… Сейчас мне ее принесут, и
