– Да. Виталий сделал фотографии по моей просьбе. В прошлом году. Вряд ли с тех пор там что-либо изменилось, по крайней мере в лучшую сторону.
– Вы правы, – подтвердила я. – Мы имели неосторожность спуститься в подвал, и кто-то нас там запер.
– Вы видели их? – спросил старик с беспокойством.
– Кого? – насторожилась я.
– Ну… тех, кто вас запер?
– Николай Иванович, вам не кажется, что вы должны нам кое-что объяснить? – вкрадчиво спросила я. Он отчаянно замотал головой.
– Ничего подобного. С какой стати? И что вообще, по-вашему, я должен объяснять?
– Некоторые странности. Мы поехали в Шахово и оказались в неприятной ситуации.
– Я-то здесь при чем? – возмутился Платонов. – Откуда мне было знать, что вы туда поедете?
– Предположить такое не трудно.
– Это все моя болтливость, проклятая старческая болтливость, – сказал он в досаде и стукнул кулаком по подлокотнику кресла. – И ваше любопытство. В результате…
– А что скажете на это? – спросила я, достав из кармана записку и протягивая ее Платонову.
Он схватил записку, глаза его стали огромными за стеклами очков, руки дрожали так, что записку он выронил, и она упала ему на колени.
– Я так и думал, я догадывался…
– О чем вы догадывались? – не отставала я.
– Он не случайно здесь появился.
– Кто?
– Виталий. Я… у меня были подозрения, он совсем не похож на бомжа, к тому же… ах, что говорить…
– Так эту записку написал Виталий?
– Вне всякого сомнения. – Платонов подкатил кресло к шкафу и достал тетрадь. Обычная ученическая тетрадь в двадцать четыре листа. Открыл ее и протянул мне.
«Что купить?» – прочитала я. Далее другим почерком перечень продуктов. Ниже опять той же рукой: «Починил кран». Конечно, я не графолог, но почерк очень похож на тот, которым написана записка. Платонов взял авторучку и написал на чистой странице: «Это Виталий». Почерк у него был своеобразный, красивый, со множеством завитушек, он разительно отличался от того, каким была написана записка.
– Убедились? – вздохнул старик, отбрасывая тетрадь.
– Допустим, это Виталий, – кивнула я. – С ним можно поговорить? Я хотела сказать, задать пару вопросов.
– Его нет, – покачал головой Платонов и как-то странно передернул плечами. – Он исчез. Ушел вчера вечером и больше не появился.
– Такое раньше бывало? – вздохнула Анна.
– Никогда. Из дома он уходил только по делам. И всегда возвращался вовремя. Я ведь без него совершенно беспомощен, о чем ему прекрасно известно. А вчера он ушел, ничего мне не сказав. Я даже не заметил, когда это произошло. И он до сих пор не вернулся. С ним что-то случилось. Без сомнения, с ним что-то случилось. – Голос его звучал как стон, я была уверена, он сейчас заплачет. Мою недавнюю подозрительность сменила жалость.
– Может быть, позвонить в милицию?
– Бесполезно. Они начнут поиски через три дня. Виталий бездомный, у него даже паспорта нет, кому нужно его искать. Они отмахнутся от меня, как от назойливой мухи.
Эти слова вновь возродили мое недоверие.
– Виталий бездомный?
– Я же вам говорил, он бомж.
– Но каким образом он оказался в вашем доме?
– Год назад зимой позвонил в калитку. Был страшный мороз. Я его впустил. В то время я жил один, по хозяйству помогала соседка, с остальным кое-как справлялся сам.
– И вы впустили его в дом? – не поверила я.
– В доме в тот момент была Валентина. В случае чего могла позвонить в милицию. В конце концов, это был акт человеколюбия. На улице стоял страшный мороз, а он практически босиком, в драном пиджаке.
– И он остался у вас?
– Не сразу. В тот день он отогрелся, мы нашли ему кое-какую одежду, накормили, конечно. Вечером он ушел. А через некоторое время появился опять. С воспалением легких, едва живой.
– И вы оставили его у себя?
– Сначала он жил в пристройке позади дома. Там отдельный вход, то есть ночью я чувствовал себя в безопасности. Я был уверен, что по весне он уйдет, но он остался. И я, признаться, был рад этому, потому что привык к нему, да и вообще…
