– Мишка, – позвала я испуганно. – Когда мы вошли, ключи раскачивались…
Он кинулся вон из комнаты, таща меня за руку, как на буксире, затем замер посреди коридора, прислушиваясь. И тут до меня донесся едва слышный шум. Кто-то осторожно прошел прямо под нами.
Я потянула Мишку за рукав, сделала знак молчать и ткнула пальцем в пол, он согласно кивнул, и мы на цыпочках пошли дальше, стараясь не дышать. Ступенька лестницы предательски скрипнула, мы замерли, и человек там внизу тоже, потому что шагов я больше не слышала. Уже не таясь, мы сбежали по лестнице и оказались в коридоре, а прямо перед нами метнулось что-то черное, Мишка швырнул фонарик, раздался негромкий крик, а вслед за этим грохнул выстрел, я завизжала, Мишка толкнул меня в спину, сбивая с ног. Я обхватила голову руками, боясь повернуться, и вновь услышала выстрел, потом страшный грохот и топот ног. Где-то хлопнула дверь, а я решилась поднять голову. Мишка в нескольких метрах от меня сидел на полу, и в темноте, не видя его лица, я вдруг подумала, что его убили, взвизгнула и бросилась к нему, не помня себя от ужаса, но он сказал:
– Найди фонарик, ни черта не видно. – Я так обрадовалась, что на время забыла о грозящей нам опасности, включила фонарь и смогла убедиться, что никаких увечий у Мишки не наблюдается. – По башке мне двинул, – пожаловался он. – Вот этой штукой. – И продемонстрировал пистолет.
Тут как раз взвыли милицейские сирены, а мы мигом сообразили, что находимся в клубе, неподалеку сидит убитый сторож, а у Мишки пистолет в руке. Нас точно подбросило.
– Сматываемся, – рявкнул он и кинулся к двери в подвал, я с замиранием сердца ожидала самого худшего: а если убийца воспользовался этой дверью, а потом запер ее? Разве Мишка успеет открыть ее до появления милиции? А если этот тип поджидает нас в подвале? Впрочем, у нас теперь есть пистолет…
Дверь оказалась незапертой, и в подвале нас никто не поджидал, но мир вокруг словно взбесился: тишину, царившую в клубе, сменил невероятный шум: что-то гремело, звенело и выло, хлопали двери, грохотали шаги, а мы неслись как угорелые, уронили коробки, умудрились протиснуться к двери и даже ее захлопнули.
– Наверх, – скомандовал Мишка. Вместо того, чтобы воспользоваться окошком и вылезти во двор, мы стали подниматься по шаткой лестнице без перил сначала на второй этаж, а потом на чердак, вылезли через чердачное окно и по покатой крыше спустились к примыкающему одноэтажному зданию обувного магазина. Здесь была пожарная лестница, чтобы спуститься по ней, потребовалось полминуты. Мы оказались в узком переулке между двух домов, выскочили на проспект и, взявшись за руки, зашагали в сторону парка, где устроились на скамье и наконец-то смогли отдышаться. Отсюда мы могли наблюдать, как к зданию клуба съезжаются машины, дом оцепили, милиция демонстрировала повышенную готовность к действиям, но что там конкретно происходило, разглядеть не удалось. – Сматываемся, – мудро рассудил Мишка. – Как бы собак не привезли.
При мысли о собаках я почувствовала приступ головокружения и с такой скоростью устремилась по проспекту, что Мишка едва поспевал за мной. Много сил у него уходило на размышления, по крайней мере, он пытался убедить меня, что мыслит очень активно, когда трусил рядом.
– Я оказался прав, – удовлетворенно заявил он. – Все упирается в этот чертов кабак. И убить нас хотели неспроста – мы подобрались к убийце слишком близко.
– Это он к нам подобрался, – не выдержала я. – Господи, да нас чуть не поймали рядом с трупом. Кстати, трупов уже два, а мы до сих пор понятия не имеем, кому все это надо. Между прочим, у нас есть серьезный подозреваемый, этот, как его, Славка Лось, и вместо того, чтобы совать голову в петлю в этом дурацком притоне, стоило попытаться его найти.
– Попытаемся, – согласно кивнул Мишка и вдруг спросил: – Куда ты так летишь?
– Ты же что-то говорил о собаках?
– Тогда разумнее прокатиться на троллейбусе. Вот он, кстати.
И в самом деле, из-за угла появился троллейбус, и мы, немного поднажав, успели на остановку. Троллейбус был наполовину пуст, я устроилась возле окна и только тогда почувствовала, что смертельно устала, казалось, мне уже ни за что не подняться со своего места и шага не сделать. Но как только Мишка дернул меня за рукав, я быстро устремилась к выходу, а оставшиеся пятьсот метров до дома преодолела вообще в считанные секунды.
Я открыла глаза. Сквозь жалюзи пробивались солнечные лучи, голова болела, кости все вместе и каждая в отдельности ныли, а жизнь в перспективе была начисто лишена оптимизма.
– Это ужасно, – сказала я, покачав головой, имея в виду и скверное самочувствие, и перспективу, и только тут заметила Мишку: он сидел в кресле справа от меня и спал, приоткрыв рот и запрокинув голову, на сервировочном столике по соседству стояла какая-то еда, прикрытая салфеткой, чайник и чашки, а также лимон на блюдечке, порезанный кружочками. Я громко кашлянула, а Мишка, открыв глаза, сладко потянулся, зевнул и заявил:
– Сон мне приснился, класс. Хочешь расскажу?
– Зачем мне твой сон? – нахмурилась я, подозревая, что снилось ему что-то неприличное, судя по дрянной улыбке, незамедлительно появившейся на его губах.
– Что значит «зачем»? – обиделся он. – Люди должны делиться.
– Снами?
– И снами тоже. Ладно, не хочешь, как хочешь. Могу предложить кофе в постель. Или чай с лимоном. Я тут кое-что пожрать приготовил, хотя если по справедливости – заниматься этим должна ты.
Он придвинул столик, снял салфетку, и очам моим предстал салат из крабов, яичница, успевшая остыть, колбаса кружочками и два пирожных на блюдечке.
– И это ты называешь «приготовил»? – возмутилась я.
– Не придирайся. В конце концов, не жратва важна, а внимание.
– Запиши это где-нибудь, чтоб я не забыла.
– Можешь съесть мое пирожное, – милостиво предложил Мишка, а я скривилась:
– Не люблю эклеры.
