– А где Аглая? – спросила Серова.
– Уехала рано утром.
– Она вчера говорила о каком-то срочном деле, – вспомнила Скворцова. – Впрочем, скорее всего, врет по обыкновению. Какие у нее срочные дела?
– Она собиралась заняться архивом и вдруг уехала, – пожала я плечами, слишком поздно сообразив, что допустила бестактность, взгляд Валентины, обращенный ко мне, пылал негодованием.
– Зачем ей архив? – нахмурилась Валентина.
– Собирается писать биографию Бориса, – ответила Софья. Валентина нервно передернула плечами, а Скворцова хихикнула.
– Опять врет. Ее письма интересовали. Что-то связанное с Татьяной. Вчера по пьянке болтала, что выведет ее на чистую воду. – Тут Скворцова вспомнила про Макса и закашлялась, пытаясь скрыть неловкость. – До сих пор не могу прийти в себя, – пожаловалась она, – после всех ночных ужасов.
– Каких еще ужасов? – нахмурился Макс.
«Только этого не хватало», – скорбно подумала я, но вмешиваться было уже поздно.
– Ты что, не знаешь? Какой-то маньяк расхаживает по вашему дому, – затараторила Скворцова.
– Ночью ты говорила, что это Костас, – напомнила я.
– Ночью все мыши серы, – немного невпопад ответила Марина, а Серова презрительно усмехнулась:
– Особенно если выпьешь лишнего.
– Ничего подобного. Если ты намекаешь, что мне все привиделось, спешу заверить: есть вполне материальное подтверждение этому факту. Маньяк оставил надпись на двери кабинета Бориса кровью.
– Кетчупом, – поправила я.
– И что там было написано? – спросила Ирина, до той поры занятая салатом.
– «Мужеубийца», естественно, – хмыкнула Софья.
– Господи, какой ужас, – прижав руку к груди, сказала Ирина, а Макс хмуро бросил:
– Это Крыська. Разозлилась, что ей пришлось просить тебя о помощи, и вот результат.
– У нее вчера были дела поважнее, чем вытворять глупости, – вступилась я за падчерицу. – Они только помирились с Игорем, и вполне естественно…
– Говорю, это Крыська. Я слышал, как она ходила на кухню, – продолжал упираться Макс. – И спали они в разных комнатах. Я еще удивился, наблюдая их прощание. Гектор и Андромаха.
– Довольно странно, – удивилась я.
– Ничего странного. Придумала критические дни, а сама надписями развлекалась. Ты же знаешь Крысю, главное, ближнему напакостить, а удовольствие потом, точнее, напакостить ближнему первейшее удовольствие. Говорю, она ходила на кухню, а потом поднималась по лестнице.
– Вы тоже ходили наверх, правда, чуть позднее, – вдруг сказал Алексей.
Все перевели взгляд с Макса на меня, Павел усмехнулся, а я неожиданно покраснела.
– Мы подняли страшный шум, когда обнаружили надпись, – пришла мне на помощь Софья, – и, кажется, переполошили весь дом. Кто-нибудь спал этой ночью?
– Я прекрасно спала, – заметила Валентина. – И ничего не слышала. Я так и не поняла, что произошло?
– Кто-то залез в студию, вытащил из кладовой портрет Лары, но свистнуть не успел, его засекла Марина Федоровна, – вкратце поведала Софья.
– Ты хочешь сказать, что кто-то вот так запросто ходит по дому? – нахмурилась Валентина.
– Неужели тебе будет приятнее, если я подумаю, что картину хотел свистнуть кто-то из своих, то есть из здесь присутствующих?
– Может быть, это шутка? Вроде дурацкой надписи на двери?
– Марина утверждает, что видела какого-то мужчину. Пошла за ним в студию и…
– Не много ли мы вчера выпили? – вторично предположила Серова. Марина пошла пятнами.
– Я, в отличие от Аглаи, пьяной не была. И утверждаю, что видела типа…
– Я тоже видела человека в кабинете Бориса, – внесла я свою лепту. – Не знаю, шутка это или нет, одно несомненно: у шутника есть ключи и от кабинета, и от студии, а все это, мягко говоря, выглядит странно.
Все потвердели лицами, прикидывая, стоит ли оскорбиться на мои слова или сделать вид, что лично их это не касается.
В этот момент в столовую торопливо вошла Наталья.
– Лариса Сергеевна, вас к телефону. Говорят, из милиции.
– Час от часу не легче, – хмуро бросила Софья. – Сиди. Я сама поговорю. – И вышла в холл.
Вернулась она минут через пять, и на ней, как говорится, лица не было. Разумеется, хороших вестей я не ждала, но услышанное буквально потрясло меня.
