– Не хило, – сказала Людка. – Я вам что… Приди к обеду. У меня вообще-то работа.
К обеду мы вновь пожаловали к Людке. Она выложила на стол лист бумаги.
– Илья Большаков не один на свет появился. Близнецы у его мамы родились.
– Брат? – обрадовалась я.
– Нет. Сестра. Умерла через три месяца.
Я застонала от разочарования.
– Но брат у него есть. Младший. Родился через два года. Большаков Вениамин Сергеевич. Отец скончался двадцать лет назад. Через два года умерла мать.
– Что за хвороба в семействе? – удивилась Сонька.
– Не знаю. Говорю, что есть. Братьев разделили: опекуном Ильи стала бабка по матери, Вениамина – бабка по отцу. Бабка Ильи – Сергеева Прасковья Ивановна, проживает в поселке Левино.
– Я знаю, где это, – обрадовалась Сонька, – там у Славки дача… была.
– Далеко?
– На колесах минут двадцать.
Заверив Людку в вечной признательности, мы вышли на улицу.
– К бабке поедем? – спросила Сонька.
– Поедем.
– Зачем? И так все ясно: есть брат. Зовут Вениамин. Рыжий мент.
– Ничего не ясно. Давай в больницу звонить, на Гошином «мерсе» за час обернемся.
Наталью искали долго, наконец ее голос в трубке послышался, интонация сулила взбучку.
– И где твой Гоша? – сурово спросила она.
– Должен быть в больнице.
– Нет его со вчерашнего дня. Что делать прикажешь?
– Молодежь, – заныла я, – никакого понимания. К вечеру верну.
– Глаза б мои тебя не видели, – заключила Наталья и трубку повесила. Я вздохнула. – Где его носит? Ведь обещал с утра в больнице быть.
– Звони домой.
Ни Гоши, ни Веры Сергеевны дома не оказалось. Я начала злиться: терпеть не могу, когда что-то не получается.
– Ну? – спросила Сонька. – Гошу будем искать или с Рыжим разбираться?
– Едем в Левино.
Первый же «москвичок» притормозил возле нас, и мы отправились в поселок Левино в обществе усатого болтливого дядьки. В поселке он помог отыскать нам улицу Советскую и денег с нас не взял, чем вызвал у Соньки приступ жизнерадостности. В самом деле, после таких встреч поневоле становишься оптимисткой.
– А что мы ей скажем? – вдруг спросила Сонька. – Бабки такой народ, очень может быть, что мы с тобой зря прокатились.
– Так ведь бесплатно.
– Думаю, надо потратиться. Нормальная бабка любит чай с конфетами, скажем, внучек прислал.
– До чего ж ты головастая. А все скромничаешь, говоришь, ума у тебя нет.
– Это ты говоришь.
Дом был старый, разделенный на две половины. Мы позвонили в обшарпанную дверь и прислушались: шаркающие шаги, скрип половиц, дверь открылась, и мы увидели маленькую старушку. Она подслеповато моргала и улыбалась.
– Здравствуйте, мы из собеса, – брякнула я. Старушка посторонилась, и мы вошли в прихожую, я продолжала нагло врать: – Гуманитарная помощь пришла, ветеранам подарки по домам разносим.
– А вы не пройдете? Чего ж в дверях? – ласково предложила старушка, и я поняла: нуждалась она не в подарках, а в общении. Я оказалась права. Прасковья Ивановна была так слаба зрением, что почти не выходила из дома. Продукты приносили ей соседи. Через пятнадцать минут мы сидели в крохотной чистенькой кухне и пили чай с вишневым вареньем. Выспрашивать хозяйку было ни к чему: она сама все охотно рассказывала.
– Что же вы, совсем одна? – закинула удочку Сонька.
– Внуки у меня, двое: Илюша и Веня. Хорошие. Веню я, правда, лет семь не видела, он у другой бабушки живет, в Саратове, а Илюша с одиннадцати годков со мной. Как мне не хотелось братьев-то разлучать, грех это, да Мария Ивановна настояла. Хотя ее понять можно: единственного сына лишилась, во всем свете одна как перст. Вся радость – внуки. Вот и поделили: мне Илюшу – старшего, а Венечка с ней.
– Внук с вами живет?
– Илюша? Нет. У него квартира в городе. Хорошая. Возил он меня туда зимой.
– Часто к вам приезжает?
