«Удивила», – мысленно хмыкнул Клим, но слушал не без интереса.
– И… он говорил ужасные вещи.
Тут в кармане Клима запищал сотовый. Ну что за утро… Мне со злости хотелось пнуть урну, а лучше урну, Клима и Резо сразу.
Клим извлек телефон, поднялся и отошел на пару шагов, а я едва не взвизгнула, поняв, какая удача на меня свалилась. Клим стоял ко мне спиной и рассчитывал, что разговор я не услышу. Вот он заметно дернул плечом, потому что известие получил неприятное. Час назад возле родного подъезда был застрелен его лучший друг, рыболов и повар Вова Федоров. На ногах Олег Николаевич устоял, но ему разом стало не до свиданий. Повернулся, посмотрел вскользь и сказал:
– Извини.
Стало ясно, сейчас он бросится от меня со всех ног, а я еще не успела натравить его на Монаха.
– Вы не поняли, Олег! – вскакивая и хватая его за руку, вскрикнула я. – Это очень серьезно… Я слышала, как он говорил… Он собирался… Господи… У вас есть друг Владимир, у него прозвище такое смешное (прозвище у покойного в самом деле было смешное)… я забыла… так он сказал: «Начнем с него», с этого Володи то есть. – Я ожидала бездну вопросов и лихорадочно прикидывала, с кем мог вести подобные беседы Монах в нашем доме, а главное, когда, но Клима смерть дружка здорово подкосила, он вроде бы малость отупел и никаких вопросов не задал. – Я все думала об этом разговоре… и сказала Папе, но он меня отругал и не велел выходить, когда в доме гости. А в субботу, когда вы на турбазе приходили к нам, я… я поняла, о ком тогда шла речь, и решила предупредить вас.
Клим кивнул и почти бегом бросился по аллее, а я, опустившись на скамью, плакала, правда, недолго, пока он не скрылся с глаз. Потом вытерла слезы и показала Резо язык.
«Мало романтизма, – вздыхала я всю обратную дорогу. – Идиотский разговор, большой любовью даже не пахнет, и где здесь Ремарк, скажите на милость?»
Немного поскандалив сама с собой, я крепко задумалась и в конце концов смогла удостоиться гениальной идеи. Насчет гениальности я немного преувеличила, зато уж романтизма пруд пруди.
Тут я покосилась на Резо: осуществлять идею, находясь рядом с ним, возможным не представлялось. Придется его на некоторое время чем-нибудь занять.
– У тебя есть родственники? – спросила я.
– Есть, – он вроде бы удивился. – А почему ты спрашиваешь?
«Вот ведь человек: сказал бы «да» и заткнулся. Ни в жизнь. Ему непременно надо задать свой вопрос».
– А если ты, к примеру, заболеешь, есть кому за тобой ухаживать?
Глаза его полезли на лоб.
– Я никогда не болею, – подумав, заявил он.
– Ну это мы исправим, – утешила я.
Мы вошли в дом.
– Идем ко мне, – кивнула я Резо. В моей комнате он всегда чувствовал себя неловко, поэтому заходил редко, и сейчас торчал у двери и переминался с ноги на ногу, вызывая злость и умиление одновременно. – Достань со шкафа мыльницу, – сказала я. – Она туда попала случайно.
Резо подошел и стал шарить рукой по крышке шкафа.
– Ничего тут нет, – проворчал он недовольно.
– Есть-есть. Ищи.
Он начал шарить двумя руками и смотреть вверх. Воспользовавшись его занятостью, я уронила с приличной высоты ему на ногу принтер. Принтером я не пользовалась, и его было не жалко.
– Извини, – сказала я с ласковой улыбкой. – Мыльницы там действительно нет, я вспомнила. Да и откуда ей там взяться?
Резо извлек свою конечность из-под принтера, поднял его, глядя на меня осуждающе, и, поставив его на место, заявил:
– Ты это нарочно сделала.
– Что? – удивилась я.
– Вот это.
– Да брось ты. На самом деле я очень беспокоюсь за твое здоровье. Как нога? Тебе больно?
– Больно.
– Очень или так себе?
– Ты это сделала нарочно, – убежденно заявил он.
– Папе настучишь?
– Я не стукач. А ноге совсем не больно.
Это он врал, потому что пошел, прихрамывая, а назавтра не мог напялить ботинок: нога здорово распухла.
Утром, заметив, что времени уже довольно много, а Резо из своей комнаты так и не появился, я постучала и вошла: он сидел на постели и безуспешно воевал с ботинком.
