– Вот и мой дорогой супруг говорил точно так же, – не без язвительности заметила Ритка, – а теперь мы собрались к нему на кладбище.
– Да, кстати, нам пора ехать, – напомнила я. Мужчины с готовностью поднялись, Богдан расплатился за угощение, мы вышли на улицу в сопровождении молодого человека, который дежурил возле двери, и тут выяснилось, что «Мерседес» возле ресторана севрюгинский. Меня это не удивило, но на Ритку произвело впечатление.
– Это ваш? – спросила она нервно. – «Шестисотый»? Салон кожаный, кондиционер… – Она скороговоркой перечисляла все достоинства машины, а Севрюгин согласно кивал. Во взгляде его сначала появилось удивление, затем потрясение, а закончилось все восхищением.
– Вы хорошо в этом разбираетесь, – заметил он, когда Ритка наконец умолкла.
– Я мечтала о такой машине всю жизнь. Но теперь, когда тело моего супруга покоится в земле… – Она смахнула слезу и полезла в «БМВ», а я побрела к своей машине.
Кладбище в этот час было пустынным, тишина давила на уши и настраивала на меланхоличный лад. Мы разом загрустили, даже Севрюгин, хотя до этого он выглядел весьма оптимистично. Мы подошли к папиной могиле и молча постояли минуты две. Все это время Севрюгин шарил взглядом по холмику земли, точно пытался что-то разглядеть. Стильные венки успели завянуть и теперь казались жалкими, деревянная табличка сообщала, что здесь покоится Смородин Анатолий Вениаминович. Богдан присел на корточки и стал ее изучать, наконец он покачал головой, вроде бы оставшись недовольным.
– Что скажешь? – спросил Севрюгин, Богдан пожал плечами. Ритка расценила жест по-своему и затрещала:
– Пусть вас не удивляет такое положение дел, до сорокового дня памятник ставить не положено. Конечно, мы сейчас очень нуждаемся, но наш дорогой покойный не останется без монумента, даже если придется собрать все свои вдовьи копейки…
– О каких копейках речь, уважаемая? – не выдержал Боня. – Неужели он ничего не оставил?
– Две тысячи баксов, которые мы давно проели, – с готовностью сообщила Ритка. – Похороны за счет фирмы, Виктор не поскупился, надо отдать ему должное, хотя особой пользы я от него в будущем не вижу – жена, трое детей, все совершенно бесперспективно.
– Н-да, – изрек Севрюгин, исподлобья глядя на Ритку, надо сказать, в ту минуту она была чудо как хороша: румянец во всю щеку, глаза горят, в позе некое томление… Богдан скромно потупился, а Севрюгин от такого накала страстей благоразумно отступил назад. Теперь между ним и Риткой была могила, и он почувствовал себя в относительной безопасности, а Ритка тяжко вздохнула.
Мы еще немного постояли и побрели к машинам. Я торопливо простилась с папиными друзьями, решив, что с кладбища провожатый им ни к чему, и отправилась в город, собравшись еще раз навестить Славку, но потом передумала и вернулась домой.
– Где Ритка? – спросил возлюбленный мачехи, выглянув из кухни.
– На кладбище.
– Она там насовсем?
– Ну и юмор, – возмутилась я.
Тут и Ритка пожаловала и с порога спросила:
– Как ты думаешь, они нам помогут?
– Папины деньги искать? – хмыкнула я.
– А они есть? – влез Севка.
– Может, и есть, да не про твою честь, – ответила мачеха, что послужило началом очередного скандала.
Я закрылась в ванной и включила воду на полную мощность, в ванной меня и застал звонок (мобильный я взяла с собой). Звонил Стас, его голос звучал покаянно.
– Ты мне сегодня снилась, – с места в карьер заявил он.
– Это к дождю.
– Нет, серьезно. Во сне ты мне все простила. Похоже, я тебе даже нравился.
– Фантастика.
– Давай поужинаем сегодня?
– Мы вчера поужинали. Ты, кстати, как себя чувствуешь?
– Нормально, – удивился он.
– Невезучесть заразна, – наставительно изрекла я, – так что держись от меня подальше. – И с чувством выполненного долга отключила телефон.
Настойчивость Стаса наводила на размышления. Я вспомнила обвинения Севки и вновь принялась гадать: свистнул Стас ценности из машины или нет? Скорее всего, нет. Если что-то свистнул, логичнее не высовываться, а этот проявляет изрядную настойчивость. Впрочем, может, хитрит?
Так и не придя к определенному выводу, я покинула ванную. В квартире стояла тишина, Ритки не было видно, Севка в кухне пил валерьянку, стоял ко мне спиной и шептал:
– Точно он, больше некому, вот паскуда.
– Ты с кем разговариваешь? – подала я голос.
Севка вздрогнул и повернулся:
