– Где она сейчас?
– Тут неподалеку зарыта. Хочешь на нее взглянуть?
– С ума я сошла, что ли?
– Маня, что теперь делать? Скоро утро, придется отсюда выбираться, а я боюсь. Меня ведь арестуют?
– Я в законах не сильна, – ответила я правду.
– Папа всегда говорил: ментам только попадись на крючок, всю душу вытрясут.
– Папа говорил не душу, а деньги, – поправила я.
– У меня денег нет, – вздохнула Ритка. – Ты мне поможешь? – Вышло это у нее очень жалостливо.
– Конечно, – растрогалась я. – Только не знаю как.
– Я бы посоветовал отправиться в милицию, – вдруг услышали мы совсем рядом. Ритка во время нашей беседы закурила и открыла со своей стороны окно, в этом окне появилась физиономия Стаса, и мы с Риткой в два голоса выругались:
– Черт… – После чего Ритка посмотрела на меня с печалью, а я принялась оправдываться:
– Я понятия не имела… честно. Когда я уходила, он спал. Должно быть, притворялся.
Стас между тем устроился на заднем сиденье, хлопнул дверью и заявил:
– Ваша история настолько дурацкая, что вполне может оказаться правдивой.
– Она правдивая. От первого слова до последнего.
– Значит, вам стоит отправиться к следователю и надеяться, что правосудие восторжествует.
– А если нет? – усомнилась я. – Если не восторжествует?
– Такое, к сожалению, тоже бывает. Но всегда надо надеяться на лучшее.
– Посмотрела бы я, как бы ты надеялся, окажись на моем месте, – не очень вежливо заметила Ритка. – Ментам лишь бы кого упечь за решетку. Больно надо им разбираться.
– Значит, предпочитаете уйти в подполье? – усмехнулся Стас. – Ну-ну…
– Я не могу в подполье, – испугалась Ритка, – у меня клаустрофобия.
– Это было сказано в переносном смысле. Надеюсь, вы что-нибудь слышали о героях-подпольщиках?
– Я не хочу иметь с ними ничего общего. И в тюрьму не хочу. Маня, ты должна мне помочь.
– Между прочим, – глядя на меня, напомнил Стас, – в Уголовном кодексе есть статья за укрывательство преступников и дачу заведомо ложных показаний.
– Рита вовсе не преступница, – возразила я, – и не тебе пугать меня Уголовным кодексом. Сам совсем недавно уничтожал улики, а теперь строишь из себя правдолюбца.
– Я не мог позволить любимой девушке…
– А я не могу позволить Ритке сесть в тюрьму, – отрезала я, и в машине на минуту воцарилось молчание.
– Ясно, – наконец изрек Стас. Что ему там ясно, уточнять я не стала. Ритка повернулась к нему и зло спросила:
– Откуда ты взялся, скажи на милость?
– Сейчас или вообще?
– Что это он болтает о любимой девушке? – насторожилась мачеха, обращаясь ко мне.
– Это у него юмор такой, на самом деле он бабник, и доверять ему может лишь сумасшедшая.
– Ну вот, – всплеснул руками Стас, – одна ненормальная наболтала по злобе всяких глупостей, а я теперь…
– Выходит, влюблен? – перебила его Ритка. – В Маню?
– Конечно, в Маню. В кого мне еще влюбляться?
– Тогда докажи.
– Что? – растерялся Стас.
– Свою любовь, естественно. Помоги в трудную минуту. И вообще, придумай что-нибудь, чтоб спасти меня от тюрьмы.
– Мадам, я влюблен в вашу падчерицу, а отнюдь не в вас…
– Это не имеет значения, – поддержала я Ритку. – Мы близкие люди и…
– Ясно, – кивнул он, но теперь в его голосе была печаль. Данное утверждение можно расценить как угодно: ясно, что мы близкие люди, что ждем от него помощи, вариантов множество, но мы с Риткой не сговариваясь выбрали вот какой: «Ясно, что помогу», и с надеждой уставились на Стаса. Он был смущен. Поерзал немного, отводя глаза, повздыхал, косясь на нас, и наконец изрек: – Хорошо. Одно условие: слушать меня самым внимательным образом и делать все, что скажу. Ну, как?
– Согласны, – кивнули мы, я даже с избытком энтузиазма, радуясь, что теперь вся ответственность ложится на него, а не на меня, и вздохнула с облегчением.
