– Отличное. Я не вижу охраны.
– Один охранник постоянно в доме. Тебе не стоит беспокоиться о своей безопасности, этот дом невозможно связать с нами, и твои враги на него никогда не выйдут. – Это показалось мне занятным, я посмотрела в лицо Вадиму и усмехнулась. Могу поклясться, он смутился. – Ты имела в виду что-то другое? – нерешительно добавил он.
– Точно, – засмеялась я. – Я присматриваюсь, как можно смыться отсюда.
– Смыться? – Он вроде бы удивился, а потом нахмурился: – А куда?
– Что, плохи мои дела? – Я продолжала улыбаться, наблюдая за ним.
– Честно? Хуже не бывает. Насколько мне известно, бывшие соратники зачислили тебя в черный список под номером один.
– А за что они так осерчали, тебе известно?
– В общих чертах. Ты для них предатель, достойный самой страшной кары. Не зря они настойчиво разыскивали тебя целый год.
– У меня вопрос: я имею отношение к гибели своего отца?
Он внимательно смотрел на меня, потом вздохнул:
– Ты в самом деле ничего не помнишь?
– В самом деле, – пожала я плечами. – Ваша контора напрасно тратит на меня время.
– Пока я отвечаю за операцию, ты можешь ни о чем не беспокоиться. – Это прозвучало довольно странно и смахивало на признание в любви, я внимательно смотрела в его лицо, и он ответил мне открытым и твердым взглядом.
На следующий день меня осмотрел врач, при этом он так оптимистично улыбался, что очень хотелось заехать ему в челюсть. Волосы мне остригли, возле уха я нащупала шрам и долго разглядывала в зеркало свое лицо, думая о том, что Вадим прав, и даже не потому прав, что, выйдя за стены этого дома, я сразу становлюсь мишенью, а потому, что мне попросту нет места в этом мире. Звучит несколько патетически, но наедине с собой это небольшой грех. Анну Шульгину с террористами ничто не связывает, более того, я считаю их психами и уродами, беда в том, что я сама год назад была психопаткой и уродом и для нормальных людей таковой и останусь. Но если я, сделав вид, что поверила Вадиму, помогу ему, то предам единственного человека, который был мне дорог: своего отца. Я не могу это сделать, просто не могу, так же, впрочем, как и продолжить его дело, я не верю в него, да и нет никакого дела, есть шайка моральных уродов… Бежать-то мне и в самом деле некуда…
Скорее по привычке, нежели по необходимости, я осмотрела дом. Он был небольшой, пять комнат, кухня, подвал всегда заперт. Чего-то там было интересное. Рота спецназа, в любую минуту готовая отразить удар? Забавно. Дом стоял на берегу реки, на холме, окруженный крепким забором и без видимых признаков жилья по соседству. Наверняка какая-нибудь бывшая обкомовская дача. Об этом я и спросила Вадима, когда мы вечером пили чай на веранде.
– Если честно, – усмехнулся он, – я и сам не знаю, но мы иногда используем его. Чудесное место. Хочешь искупаться? Здесь есть лодка, можно устроить прогулку по реке.
Я наблюдала за ним, пытаясь решить: то ли он очень умен, то ли считает меня законченной дурой. Наверное, разозлившись от этой мысли, я кивнула и заявила:
– Хочу. – И получила прогулку по реке.
Мы вдвоем сели в лодку и час плыли по течению. Возвращение потребовало гораздо большего времени, стемнело, мы зажгли фонарь, я опустила ладонь в воду, прислушиваясь к плеску и скрипу весел.
– О чем ты думаешь? – тихо спросил Вадим, и назначение прогулки стало мне, в общем-то, понятно.
– О том, что у меня комфортабельная тюрьма, – ответила я, решив его не радовать.
– Ты очень красивая, – сказал он.
– Ты тоже, – хмыкнула я.
Было заметно, что это его обидело, до конца прогулки он молчал и вроде бы даже не смотрел в мою сторону. Только помогая выйти из лодки, шепнул тихо:
– Осторожнее.
В ту ночь он остался ночевать в доме, хотя обычно уезжал. Кроме него и охранника, здесь еще находилась медсестра. Охранники менялись через двенадцать часов, а женщина жила постоянно, разговаривала со мной, улыбалась и сюсюкала, точно я лежала на смертном одре или была идиоткой.
В доме стояла мертвая тишина, я долго пыталась уснуть и не могла, поднялась с постели и вышла на веранду. Дверь в сад была заперта, прижавшись к стеклу, я всматривалась в темноту ночи, ощущая странную пустоту в душе, и с удивлением почувствовала, что плачу. Я вновь думала о том, что могу умереть сейчас или завтра и ни одному человеку в мире не будет до этого дела. Была и нет. Скорее всего на это даже не обратят внимания, хотя, может, кто-то и вздохнет с облегчением, а это уже кое-что.
Я услышала шорох за спиной, но оборачиваться не стала, мне и так было ясно: это Вадим. Он встал рядом и положил свою ладонь на мою:
– Не спится?
Я не ответила. Его ладонь была горячей, ему следовало обнять меня и запечатлеть на моих губах поцелуй, но я стояла, уткнувшись в стекло, смешно расплющив нос и губы, а потом все-таки решилась и спросила:
– Вадим, когда из меня пытались вытрясти кое-какие сведения, мне показали мое досье. Ответь честно, я действительно психопатка, которая убивала детей?
– Нет, – торопливо ответил он. – То есть я надеюсь, что нет. Ты была ближайшим соратником отца… Точно известно, что ты застрелила собственного дядю, обвиненного твоим отцом в предательстве. Ты вошла в ресторан, где он ужинал, и застрелила его, двух охранников и, должно быть, случайно ранила его
