Мы поднялись на крыльцо, а мне вдруг пришло в голову, что происходящее отдает дешевым боевиком.
Дом внутри казался больше, чем снаружи, меня провели узким коридором в комнату без окон, охранник кивнул на кровать в углу, но наручники не снял. Как видно, режим содержания решено было ужесточить.
В комнате, кроме железной кровати, застеленной армейским одеялом, в одном углу находился умывальник, в другом унитаз за ширмой. Обстановка, близкая к спартанской. Дверь за мной закрылась, и ключ дважды повернулся в замке.
В этой самой комнате я провела что-то около двух суток, точнее определить затрудняюсь, меня дважды кормили, надо полагать, утром и вечером. В двери было проделано узкое окошко, с той стороны запиравшееся на щеколду. Оно открывалось, я протягивала руки, наручники защелкивались на запястьях, и я получала свою миску с едой. С моей точки зрения, все это было страшно глупо, но высказываться я не спешила.
Вадим появился только однажды, вошел, огляделся, сообразив, что сесть ему негде, нахмурился, точно это обстоятельство явилось для него сюрпризом, и, кашлянув, сказал:
– Привет.
– Привет, – улыбнулась я.
– Как самочувствие?
– Тебя интересует, не вернулась ли ко мне память? К несчастью, нет.
– Очень жаль, – серьезно ответил он и вышел из комнаты, но буквально через несколько минут вернулся, на этот раз захватив с собой стул, поставил его возле двери и уселся верхом. С минуту разглядывал меня, потом тяжко вздохнул. – Аня, – начал он тихо, косясь на дверь. – Я твой друг, но я ничего не смогу для тебя сделать. Пойми, не я принимаю решения. Ты должна сама помочь себе. Выход только один: сообщить то, что они от тебя требуют.
– Они? – несказанно удивилась я, а он поморщился:
– Хорошо, мы.
– Это в самом деле единственный выход? – Я постаралась выглядеть заинтересованной.
– Ты даже не спросила, что бы мы хотели знать. – Вышло у него это обиженно.
– Зачем? – пожала я плечами. – Я ведь все равно ничего не помню. Но если хочешь, что ж, расскажи.
Он долго сверлил меня взглядом, потом резко поднялся и, прихватив стул, ушел.
Мое упрямство объяснялось тем, что к этому моменту я уже твердо решила ни с кем не сотрудничать. Решение принять чью-то сторону означало новую кровь, а на мне ее и так предостаточно.
Не то чтобы я тяготела к самоубийству, но ничего особенно меня на этом свете не удерживало, и единственная услуга, которую я могла оказать человечеству, – это скончаться, не успев натворить новых пакостей, скончаться по возможности без лишних мучений. Но это, конечно, как бог даст.
За двое суток, что мне пришлось провести здесь, я практически не спала, меня мучил все тот же кошмар, стоило прикрыть глаза и сразу: большой холл, лестница, лицо из тумана, но главное – ужас, который я ощущала во сне. Я развлекалась счетом, умножением трехзначных чисел и прочей чепухой в том же духе, но не выдержала и вроде бы уснула. Сон не был сном в буквальном смысле, я ощущала, что я это я и нахожусь в комнате без окон, лежу поверх одеяла и пытаюсь бороться с оцепенением… Веки наливались свинцом, я опять бежала по лестнице, и тут меня позвал отец. Я слышала его голос так явственно, точно он был со мной в одной комнате.
Я проснулась в холодном поту, села на постели и поразилась странной тишине. Как будто я была одна во всем мире. Сердце забилось в сумасшедшем ритме и вдруг замерло в предчувствии беды. В ту же секунду совсем рядом грохнула автоматная очередь, в ответ раздались выстрелы, но отстреливались как-то вяло. Стрельба продолжалась не больше двух минут. Отдельные выстрелы и после этого звучали какое-то время, а дом вдруг ожил. Я слышала топот ног, хлопали двери, и мужской голос отдавал команды, а я зло засмеялась, потому что вдруг поняла, кто это. Наконец распахнулась и моя дверь, вошел мужчина в маске, посмотрел на меня и кивнул головой в сторону коридора. Тут же в комнату вошли еще двое в масках, а я сказала насмешливо:
– Здравствуй, Иса. – Потому что узнала голос.
Он выдал длинное восточное ругательство и, подойдя ко мне, наотмашь ударил по лицу. Я повалилась на кровать и поморщилась, потому что о кончине без мучений теперь оставалось только мечтать.
Но продолжать он не стал, сгреб меня за шиворот и поволок из комнаты, награждая пинками. Парни явно торопились, дом покинули бегом, я огляделась, но никаких следов недавней битвы не обнаружила, по крайней мере ни трупов, ни пленных. Выходит, охрана отступила, бросив меня в доме. Вещь невероятная.
Между тем меня подтащили к армейскому «уазику», надели на голову мешок и огрели по голове прикладом, я взвыла, но сознания не потеряла. «Уазик» несся на бешеной скорости, подпрыгивая на ухабах, вибрировал и грозил развалиться в любую минуту. Где-то через полчаса мы поехали медленнее, но теперь трясло даже больше. Еще пара километров очень плохой дороги, и наконец машина остановилась. Впрочем, я не торопила события, и, как оказалось, не напрасно.
Все еще в мешке, меня вывели из кабины, кто-то держал меня за скованные руки, без конца дергая, точно собачонку на поводке. Мешок с головы сняли, и я смогла оглядеться.
Мы находились в лесу, место было, безусловно, глухое и даже жуткое. Прямо над соседней елью зависла огромная луна, придавая всему происходящему нечто зловещее и почти фантастическое. Мужчины сняли маски, в свете фар я смогла увидеть их лица. Их было четверо, они стояли вокруг меня, а я зябко ежилась, ночь была холодной. Иса заговорил торопливо и чрезвычайно эмоционально, но я не особо вслушивалась. Трое других были мне незнакомы, или я просто была не в состоянии их вспомнить, а вот о своем былом соратнике знала предостаточно: Иса был палачом, палачом по призванию, и равных ему в этом деле не было. Помянув мою родню, отца-предателя и прокляв потомство до седьмого колена, он немного выдохся и замолчал, желая перевести дух, а я спросила:
