– Кто? – невинно поинтересовался Сашка.
– Один папин знакомый… Виталик хотел ее выкупить, но не успел.
– Неуж помер?
– Да. Что-то с ним произошло… видимо, дела были совсем плохи, и он… выбросился с шестого этажа. Ужасно… – В этом месте я вздохнула.
– Ясно, – в тон мне вздохнул Сашка. – А как все-таки она попала к Юльке?
– Этот человек, у которого оказалась картина, ее реальной ценности не знал, то есть он был в курсе, что она денег стоит, но если бы узнал – каких, наверное бы, не поверил. От искусства он далек, а несведущему человеку разобраться…
– Да, – взглянув на репродукцию, с готовностью согласился Багров.
– Она висела у него в прихожей, – с ужасом добавила я. – Представляешь?
– Нет, – честно ответил Сашка, как видно, так и не подобрав подходящего места для такой картины даже в прихожей.
– А Юлька очень переживала за картину и вообще… и мечтала ее выкупить. Вот и ухнула на нее все свои деньги…
– Зря она так, – покачал головой Сашка.
– Это же память о близком друге.
– А теперь, выходит, ни картины, ни памяти.
– Да, – выразительно вздохнула я, печалясь о женской доле вообще и Юлькиной в частности.
– И сколько она за эту память отвалила?
– Не знаю. Виталик был должен пять тысяч долларов, это я хорошо помню. Юлька еще возмущалась, что за такие деньги – и отобрать Шагала. Ну… проценты за год… У Юльки на книжке было тысяч десять, не больше, теперь говорит, что нет ни копейки.
Сашка сурово нахмурился и спросил:
– Вот такая мазня стоит десять тысяч баксов?
– Нет, конечно. Двести, триста, хотя точно не знаю. Я же не специалист и ценами на рынке не интересуюсь.
– Двести, триста, а она отдала десять тысяч? – Тут Сашка выпучил глаза и произнес с ужасом: – Двести тысяч долларов?
– Отвяжись, – нахмурилась я. – Может, двести, может, сто восемьдесят, а может, пятьсот… Говорю, я не эксперт. Знаю, что стоит дорого… Странный у нас какой-то разговор. Или ты рассчитываешь, что отец даст мне Шагала в приданое? – кокетливо спросила я.
– Так этот Шагал вроде Юлькин? – удивился Сашка.
– Если все так, как Юлька рассказывает, боюсь, ей не только Шагала, но даже этого дома не увидеть.
– А кто-то намекал, что папа у нас большой доброты человек…
– Не добивай, мне и так тяжело. Папу я люблю больше всех на свете, а Юлька – моя лучшая подруга. Конечно, я переживаю и надеюсь их помирить. Только, если честно, я ей не очень верю. Папа человек уравновешенный, и такому невероятному поведению должна быть причина. Думаю, Юльке она хорошо известна. – Я вздохнула, пару минут разглядывала потолок, потом спросила: – С чего он мог так разозлиться?
– Не знаю, – очень натурально пожал плечами Багров. – Может, застал ее с кем?
– Что ты… Юлька не такая…
– Ага, – с готовностью кивнул Сашка, чертенок в его зрачке нагло ухмыльнулся, мол, все вы не такие, а дурите нашего брата будь здоров.
Утро началось с телефонного звонка. Юлька кинулась к телефону со всех ног, должно быть питая надежду, что звонит раскаявшийся в своем чудовищном поступке отец. Схватила трубку, сказала:
– Да, – и тут же нахмурилась. Сообразив, что Юльку постигло разочарование, я вздохнула и пошла пить кофе. Разговор в гостиной вышел бурным, Юлька неожиданно крикнула: – Пошел ты! – грязно выругалась, а потом и вовсе произнесла нечто длинное, замысловатое и совершенно непечатное.
– Кто это? – пролепетала я, стрелой вернувшись с кухни.
– А… – Юлька махнула рукой. – Не обращай внимания.
Тут внизу появился Сашка, до этого момента он нагло подслушивал, стоя на лестнице.
– Машка, я отлучусь ненадолго. – И зашептал: – Предупрежу отца анонимным звонком и попробую узнать, чем занимаются эти гады…
– Какие? А… ФСБ?
– Вот именно. Из дома лучше не выходи… мало ли…
– Может, мне с тобой?
– Нет, у тебя постельный режим, отдыхай. Думаю, через пару часов вернусь.
Сашка стремительно удалился, а я положила на стол сотовый, и мы с Юлькой сели пить чай, не
