возраста. Одна была в шляпе с вуалью, а другая в лихо заломленном на одно ухо берете. Оба головных убора выглядели нелепо. Солнце палило почти по-летнему, из джинсов и свитера хотелось перебраться в шорты и майку, но у женщин, видно, было свое мнение о погоде: на плечах у обеих красовались кожаные куртки, правда, расстегнутые.
– Извините, Морозов здесь? – возвысила я голос, перебивая одну из женщин на середине фразы. Она ответила кивком, и я прошмыгнула в дверь.
– Дверь заприте! – прокричали мне вдогонку.
Нижний этаж был пуст, по крайней мере, ничто не намекало на присутствие людей, а вот наверху кипела работа: стучали молотком, что-то отпиливали и даже матерились. Я торопливо поднялась по крутой лестнице и нос к носу столкнулась с парнем лет двадцати семи в черном свитере, с длинными, заплетенными в тугую косичку волосами.
– Где можно увидеть Морозова? – неожиданно пролепетала я.
– Я Морозов, – слегка удивился он. – А в чем дело?
Теперь пришла моя очередь удивляться: парень вовсе не соответствовал представлению о художнике Морозове, которое успело у меня сложиться. Тот казался мне пожилым, склонным к сентиментальности и обязательно с бородой.
– Вы извините, что от дел отрываю, – собравшись с силами, сказала я. – Можно с вами поговорить? Пять минут?
– Почему пять? – хохотнул он. – У нас вся жизнь впереди. Пройдемте вот сюда, здесь стулья найдутся, если поискать.
Один стул действительно нашелся, на него было предложено сесть мне, а Морозов устроился на подоконнике. На меня он смотрел с удовольствием, пожалуй, чересчур пристально, я даже собралась было испугаться, но одернула себя: «Он художник».
– А вы очень красивая, – вдруг заявил он. – Я бы с удовольствием написал ваш портрет. Вот так, сидящей у окна, чтобы свет падал справа…
– Я, собственно, за этим и пришла, – сказала я с улыбкой.
– Да? – Он вроде бы удивился.
– Да. Я знаю, у вас скоро выставка, вряд ли есть время, но, когда она закончится, можно я вам позвоню?
– Разумеется. Сейчас со временем действительно не очень, все самому делать приходится… А откуда интерес к моим работам?
– У нас есть общая знакомая. Вы писали ее портрет.
– Да? Кто же это?
– Ефимцева Полина…
– Ефимцева? – Лицо его приобрело озадаченное выражение. – Не знаю такой, – сказал он убежденно.
Пришла моя очередь удивляться.
– Как же так? Портрет подписан вами, и она мне рассказывала… Светлые волосы, короткая челка, очень красивые глаза… Полина Ефимцева.
– А… Полина, – обрадовался он. – Она что, замуж вышла?
– Не знаю, – испугалась я.
– У нее теперь фамилия другая. По крайней мере, я ее знаю как Басманову. Полина Басманова, точно. Я рисовал ее прошлым летом. Теперь ясно…
– А вы не знаете, где она сейчас? – решилась я.
– В каком смысле? – удивился Морозов.
– Мы познакомились несколько месяцев назад, а потом она исчезла. Я звонила, даже ездила к ней на улицу Бабеля… Она не собиралась уезжать?
– Нет, – покачал головой Морозов. – Хотя кто ее знает… Полина многое может себе позволить: денег куры не клюют. Слушайте, а чего вы ее на Бабеля искали, у нее же дом в центре… надо же, забыл, как улица называется, там еще рядом церковь на пригорке.
– Нижнеглинская, – подсказала я.
– Точно… Дом найдете сразу, какое-то совершенно нелепое сооружение, дрянная иллюстрация к «Трем мушкетерам».
– Так это ее дом? – вырвалось у меня.
– Кажется, она говорила, что дом принадлежит ее знакомому. Он режиссер, что ли, или что-то в этом роде, сейчас в Москве, а Полина присматривает за домом, ну и сама там живет, совмещает, так сказать, приятное с полезным, хотя я бы в таком доме и дня не смог прожить.
– Значит, вы считаете, что она здесь, в городе?
– Не знаю, может, и нет… Последний раз я ее видел месяца три назад. Да, точно, мы встретились в центре, в кафе. Но она не говорила, что собирается уезжать.
– А кого-нибудь из ее подруг вы знаете?
– Насколько мне известно, – засмеялся Морозов, – у Полины никогда не было подруг.
– Думаете, она нарочно от меня прячется? – догадалась я.
