белой горячке. В 1923 году у Гавриила родилась дочь Мария, которая, выйдя замуж, стала Солодкиной и в 1943 году родила сына Митрофана. Он и явился отцом нашего конкурента».
Я уже минут десять напряженно размышляла, а остальные не менее напряженно взирали на меня. Я выругалась, помянув чертей, и вышла на улицу. Бабка Клавдия вертелась под нашими окнами, ее уши настороженно торчали из-под белого платка.
– В ваших краях как бы звали ребенка с именем Ефимия? – с места в карьер спросила я. Бабка вытаращила глаза, а я продолжила: – Например, Олимпиада – Липа, а Ефимия?
– Химка, – ответила бабка и даже порозовела от удовольствия.
– Точно, – вздохнула я и вернулась в дом. – Евгений Борисович, – обратилась я к хозяину. Вся команда по-прежнему хранила молчание и, затаившись, ждала, что будет дальше. – Где у вас поблизости междугородный переговорный пункт?
– На улице Третьего Интернационала, – бодро ответил он, сделав слабую попытку вскочить и выпятив грудь.
– Не будете ли вы столь любезны сопроводить туда Марию Семеновну?
– Зачем это? – насторожилась Мышильда.
– Химка-ключница. Прабабкина врагиня и стервец Гаврюха, – пояснила я. Мышильда сунула нос в блокнот и глухо простонала. Потом обреченно вздохнула и заметила:
– Чего ж звонить, и так все ясно.
– Позвони матери, уточни момент рождения. Ошибки в таком деле быть не должно.
Мышильда ушла в сопровождении Евгения беседовать со своей матушкой.
Так как семья – это святое, прабабка часто баловала деток воспоминаниями. Бабка бережно сохранила их и донесла до нас, а тетка – мать Мышильды, посоветовала ей навести в них порядок и все распределить по годам. Бабка с усердием занялась благородным делом, но так как писать воспоминания по лености не могла, то просто наговорила их на магнитофон. А уж тетка Анна записала, внеся кое-где поправки и ввернув собственные воспоминания. На сегодняшний день она считалась специалистом в этой области и потихоньку подготавливала себе замену, избрав в семейные летописцы меня.
Я горестно смотрела в чашку и молчала. Михаил Степанович с Иннокентием тоже молчали и время от времени вздыхали, выражая тем самым свое сочувствие. Очень скоро вернулась Мышильда и с порога заявила:
– Все точно. Химка и Гаврюха.
– Значит, родственник, – задумчиво сказала я.
– Ну… тут наверняка не скажешь, – взъелась Мышь на новоявленного братца. – Химка в девках родила…
– Будучи в услужении в нашем доме, – закончила я. – И из дома ее не выгнали. И отчество ребенок получил прадедово, а когда подрос, тоже был взят в дом… Яснее ясного, соседский жилец нам троюродный брат по деду.
– Ребенок был незаконнорожденный и потому не брат, – не сдавалась Мышильда. Мне очень хотелось с ней согласиться, но факты – суровая вещь, и я с печалью констатировала:
– Имеет право рыть.
– Момент. – Сестрица с прокурорским видом уселась напротив меня. – О кладе прадед рассказал только деду, остальных детей, как законных, так и прочих, на тот момент в городе не было. Как Гаврюха о нем мог узнать? Да еще, шельмец, план составить?
Я призадумалась.
– Бабка тогда жила у родственников, значит, в доме заправляла Химка и намерения прадеда угадала. Но конкретное место проворонила. Оттого-то в плане конкурента показана вся левая половина дома, начиная с флигеля.
– И после такого воровского способа получения сведений позволить ему рыть? – ужаснулась Мышильда человеческому коварству. – Даже если и троюродный, а это бабушка еще надвое сказала…
Я пребывала в нерешительности, оттого смотрела в потолок и ждала озарения свыше. Оно не заставило себя ждать.
– Он родственник, – хлопнув по столу ладонью, провозгласила я. – Прогнать его мы не можем. С этим ничего не поделаешь. Но так как сведения он заполучил воровским путем – копать ему не давать.
– Совершенно справедливо, – кивнула Мышь, протягивая мне руку, и мы скрепили решение рукопожатием. Перед лицом внешней опасности семейные антипатии были неуместны.
Мужики сидели за столом, выпучив глаза и совершенно окаменев. Самым окаменелым был Евгений, но, как ни странно, он первым пришел в себя.
– Вы вправду никого тут не тронете? – спросил он с опасливым сомнением.
– Ни-ни, – заверила Мышильда. – Все будет тихо, без шума и пыли.
Утром меня очень рано разбудила сестрица.
– Пойдем до жары поработаем, а уж потом позавтракаем. – Она пребывала в отличном расположении духа. Поиски клада продолжали свое благотворное действие на ее характер. Я собралась за пять минут, и мы отправились на пустырь.
Громкий храп из шалаша возвестил о том, что Михаил Степанович еще почивают. Мы подошли к фундаменту и ахнули: за ночь опять трижды рыли в разных местах. И это при том, что у нас имелся собственный сторож. Я рванула к соседской дыре и, оказавшись возле дома номер пять, заприметила возле палисадника бабку.
