От восхищения он застыл. Волосы, распущенные по плечам, отливали золотом. Огромные глаза казались изумрудными. Совершенные черты были нереальны своей пропорциональной правильностью.
Он никогда еще не видел женщины красивее. Разве что во снах. Во сне… Ему показалось, что эту девушку он и в самом деле видел уже — во сне, именно, и почему-то даже вспомнилось: «Я жду героя…»
— Здравствуйте, — пробормотал он.
Она непринужденно села напротив и, протянув узкую ладонь, представилась:
— Меня зовут Ариадна. Я рада видеть вас в Старой Пустоши.
Он улыбнулся в ответ, взяв эту ладонь в свои руки, и сказал:
— Ну, хоть кто-то рад меня здесь видеть…
Юлиан вдруг вздрогнул.
В Старой Пустоши что-то произошло.
Он втянул носом воздух и прикрыл глаза.
Шар медленно покачивался, и из него доносилось странное пение — тягучее и зыбкое, погружающее Юлиана в себя.
Сначала ему показалось, что в его Старой Пустоши появился Распятый.
«Нет, — пробормотал он. — Нет!»
Он не мог сюда прийти! Он не мог…
Юлиан сжал пальцы.
Слабый запах цветов коснулся его, как слабый ветерок. И где-то очень далеко запела птица.
Кто-то хотел разрушить его мир?
Да нет, кто-то разрушал его мир!
Может быть, сам Назарей не пришел, но кто-то принес сюда Его дыхание.
Юлиан вскочил и выглянул в окно. Пока еще Старая Пустошь была полна Служителями и теми, кто готов был стать ими. Пустые глаза или пустеющие уже понемногу, заученные фразы и жесты, иллюзия полной свободы и самостоятельности…
Но там, в самой ее глубине, уже находился человек, несущий с собой аромат цветов и пение птиц. Было глупо обманывать себя. Он чувствовал это — он всегда умел это почувствовать.
Покой Юлиана был нарушен.
Они молчали, и Ариадна не могла понять, что с ней происходит.
Внутри, там, глубоко, как будто рождалось новое дитя — не то, которое было ей навязано, а то, которого она ХОТЕЛА.
О, как ей хотелось вернуться сейчас назад!
Ничего не надо, ни этого чувства превосходства, ни пресловутой Вечности, потому что Вечность без этого человека, сидящего напротив нее, потеряла смысл.
Согласится ли он ступить за эту черту?
По его насмешливым глазам она понимала — нет. А по биению сердца понимала и другое — если бы он согласился, она бы не смогла так его полюбить…
Слово пришло само, родившись непонятно откуда, — «полюбить».
Она тихо рассмеялась, поднимая на него глаза, и, поймав нежность, с которой он сейчас смотрел на нее, немного согрелась.
— Ариадна! — услышала она за спиной, обернулась и встретила взгляд бармена.
«Он же мертвый, — подумала она, — он мертвый, его глаза ничего не выражают, и…»
Она снова посмотрела на Игоря — в глазах его была жизнь, и впервые эта жизнь так звала ее вернуться, казалась пьянящей, сладкой, желанной…
— Сейчас, — проговорила она, не в силах уйти. — Мне надо петь. Ты дождешься меня?
Он кивнул.
Да, он ее дождется. Она знала, что он обязательно дождется. Ей даже на минуту показалось, что он и пришел сюда ради нее…
Она поднялась, неловко задев пепельницу — хрустальную змейку. Змея упала, разбившись на мелкие осколки.
— Ох, прости, — почему-то огорчился он, как будто именно он разбил ее.
Впрочем, может, и разбил? Или, вернее, разбил нечто куда большее, чем пепельница?
Она рассмеялась, впервые за долгое время.
— Это не страшно, — махнула она рукой. — Это даже ХОРОШО.
Она повернулась и пошла к сцене, наступив на один из осколков — маленькую хрустальную головку змеи.
Ей показалось, что из-под изящного каблучка раздалось шипение. И она раздавила ее сильнее, с наслаждением, которое удивило ее саму.
Поднявшись на сцену, она нашла глазами его фигуру. Улыбнулась и вдруг, вместо своей обычной глупой песни про «страстную любовь», запела неожиданно сильным и нежным голосом:
— «Вниз по теченью неба…»
Юлиан поднялся.
Теперь у него не было сомнений. В этом сонном покое рождался ветер. Расправляя крылья. И — это был человек.
Человек, который откажется ему подчиниться — Юлиан почувствовал это, — а каждый, кто отказывался подчиниться ему, был…
Его кулаки непроизвольно сжались.
— Нет, — пробормотал он. — ЭТОГО не должно случиться.
— Что с тобой? — спросила Душка, появившаяся на пороге.
Сейчас он пугал ее. Лицо перекосилось, вокруг губ залегла жесткая складка.
«Повелитель змей», — вспомнила почему-то Душка очень старую сказку. Юлиан сейчас был именно таким — холодным и ПУСТЫМ.
Он не слышал ее, погруженный в собственные мысли, и эти мысли не были доступны Душке, но они ей НЕ НРАВИЛИСЬ.
— Юлиан! — позвала она уже громче.
Он вздрогнул и повернулся к ней. Теперь он стал прежним. С той же неизменной ласковой улыбкой.
— Что, маленькая? Что произошло?
— Что это с тобой случилось? — спросила Душка.
— Все в порядке, — произнес он. — Ты зря перепугалась…
Он помолчал, а потом странно зло пробормотал:
— Все будет хорошо. Спектакль еще не окончен, не так ли?
Душка с трудом дождалась вечера.
Юлиан почему-то передумал и никуда не пошел, а найти предлог, чтобы уйти, Душка никак не могла. Сначала он уже шагнул к двери, но, сжав губы, вернулся, долго смотрел на стеклянный шар, что-то бормоча, и Душка удивилась — она первый раз видела его таким напряженным и нервным. «Он боится кого-то», — догадалась она. Она попыталась заговорить с ним, но он ответил резко и невразумительно, Душка поняла, что сейчас лучше его не трогать. Поэтому она сидела у окна, глядя на парящие над землей первые снежинки. Она так увлеклась этим занятием, что ей даже показалось, будто где-то поют птицы. Но этого не могло быть — даже когда тепло, птицы здесь не пели, что уж теперь, когда начинались холода?
Юлиан все ходил по своей комнате — она слышала его шаги и едва уловимое бормотание.
Она даже разобрала некоторые слова — он говорил по-французски: «Passant, n’est-ce pas chose etrange qu’un demon soit pres d’un ange?»
