меня дошло, что неведомый кто-то уже давно зовет меня по имени.
– Динка! – зычно орал мужской голос. – Слышь? Открой! Да не бойся ты, это я, Колька, помнишь меня? Мы по телефону разговаривали, я тебе обещал по шее дать. Помнишь?
– Братан, что ли? – отозвалась я.
– Ну!.. Открывай!
– А Лешка где?
– Как где, у крестного! А меня за тобой послали. Да открывай ты, мать твою за ногу, стою как придурок…
Я открыла дверь и выглянула. Братан оказался парнем лет двадцати пяти, прямо-таки невероятно красивым. Даже легкая придурь в глазах не портила мужественных черт. Надо же… Чего б ему не сесть в мою машину в тот памятный день? Неужели его по городу погонять некому? Да, с нашим-то счастьем… Безупречные черты озарила белозубая улыбка. При виде такой красоты я даже растерялась. Колька остался доволен произведенным эффектом, улыбнулся еще шире, подмигнул мне и сказал:
– Привет.
– Привет, – ответила я и дверь распахнула. Он вошел, откровенно, но дружелюбно пялясь на меня, и сказал:
– А ты ничего. У братана губа не дура.
– Это ты мне комплимент сказал, родственник?
– Наверное.
– Сам-то что на телефоне сидишь? Тебе в Голливуд надо.
– Не-е, не надо, чего я там не видел? – Он весело посмотрел на меня и заявил: – Поехали.
– Куда? – насторожилась я.
– К крестному. Привезти велел.
– Да что случилось-то?
– Мне что, докладывают? Леха поручил, говорит, только тебе, братан, доверить могу… Так что давай, скоренько. Время, как говорится, деньги.
– Дай хоть умоюсь, – засуетилась я. – Поднимут ни свет ни заря, одно беспокойство! Думай теперь всю дорогу, чего там стряслось.
Машина у Кольки была шикарная, под стать его улыбке, водителем он оказался лихим, а улицы еще пустовали, потому до Николо-Перевозинской мы домчались мгновенно, что меня, признаться, не обрадовало. По понятным причинам мне не нравилось желание крестного лицезреть в столь ранний час мою особу.
Остановились прямо у крыльца. Колька позвонил, из-за двери спросили что-то, братан гаркнул:
– Да я это, я… – и мы вошли в дом.
Жилище крестного поражало почти спартанской обстановкой. Ничего лишнего. Пройдя по длинному коридору, мы замерли возле двери. Колька негромко постучал, получив разрешение, вошел, я за ним. В небольшой комнате, наверное столовой, возле окна, выходящего в сад, сидели крестный и Алексей. При виде меня Лешка нахмурился, а крестный ухмыльнулся.
– Ну, здравствуй, – сказал он.
Я решила быть смирной, потому ответила скромно:
– Здравствуйте, – и глазки потупила.
– Проходи, садись, – милостиво предложил крестный, я прошла и села.
На сей раз выпивка отсутствовала, стол был сервирован к чаю. Нарядный и очень дорогой электрочайник радовал глаз и душу. Я сложила руки на коленях и доверчиво посмотрела на Лешку, потом на крестного. Лешка мне нравился больше, и взгляд мой вернулся к нему. Любимый мой был явно чем-то недоволен, чем – стало ясно, как только он рот открыл.
– Ну, и зачем она тебе понадобилась? – спросил он, кстати не особенно вежливо, что слегка удивляло.
Тут в комнате появился еще один тип: лет тридцати пяти, хмурый, небритый и по виду опасный. Он замер за спиной крестного и по очереди стал сверлить нас взглядом.
– Что случилось? – уже другим тоном спросил Алексей.
– А случилось вот что, Алешенька, – начал крестный ласково, – Серый помер.
Алексей слегка брови поднял.
– Что значит «помер»?
– Отдал концы, преставился, отошел в мир иной, – развел руками Савельич, препротивно улыбаясь. Опять его заносить стало. – Оно и не удивительно, ежели в затылок-то выстрелят.
– Серого хлопнули? – удивился Алексей и тут же нахмурился. – Ну и что? Я зарыдать должен?
– Господь с тобой, Алеша, какое там… Только убивать-то Серого не следовало. Разве не говорил я тебе?
– Стоп, – сурово сказал Алексей и даже ладонью хлопнул по ручке кресла. – Когда его убили? Ночью?
– Ночью, Алеша, ночью, – закивал старый сукин сын. – Когда ты у меня был.
