– Тогда при вашей очередной прогулке возьмите ее за руку и бегом из психушки. И из города. Чем дальше, тем лучше.
– Что значит «бегом»? – нахмурился он.
– Ну, не бегом, лучше на машине. И с вещами. Денег на первое время я раздобуду. Тогда вы Машку спасете и мне несказанно поможете.
– Вы это серьезно? – опять растерялся он.
– Вполне, – ответила я, и на мгновение затеплилась надежда, что мне удастся его убедить. Но она тут же испарилась, потому что он заговорил:
– Вы что, с ума сошли? Это побег… последствия… она всю жизнь будет…
– Все, все, я пошутила, появляются иногда странные идеи. В клинику можно позвонить, договориться о встрече?
– Да, конечно. – Он торопливо достал из кармана клочок бумаги с номером телефона. – Вот, пожалуйста.
– Спасибо. Завтра же позвоню.
Он неуверенно поднялся и шагнул к двери, кусая губу, вряд ли замечая это.
– Мне можно иногда заходить сюда? Или звонить?
– Конечно-конечно, – заверила я.
Он кивнул и потянулся к двери, но рука вдруг замерла, он медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.
– Юля, я чего-то не знаю? Не понимаю?
Вот так вопрос, мать твою! Ни хрена ты не знаешь, а не чего-то. И не понимаешь ни черта. А возьмись я объяснить, знать не захочешь. С этим дерьмом ведь как-то жить надо.
– Вы отличный парень, Тони, – вздохнула я. – А я… я просто ревную. Наберемся терпения и попробуем все это пережить.
Вот за что я люблю слова: за ними можно спрятать что угодно. Говори, говори, главное, чтобы складно, и суть уходит, раз – и ее уже нет.
Мне повезло, говорить долго не пришлось. Он кивнул и удалился, а я, вздохнув с облегчением, выждав время, вышла в зал. Но радовалась рано, Тони уже ушел, но еще один проповедник был на боевом посту, стоял за стойкой и встретил меня укоризненным взглядом.
– Умеют же некоторые испортить себе жизнь, – заявил он, а я насторожилась:
– Это ты о чем?
– О твоей глупости. Что ты дурака валяешь, орешь, точно тебя черти за бока держат, а парень-то тебя любит.
– Сдурел совсем? Это Машкин парень.
– Машкин или нет, а любит тебя. Это я вижу так же ясно, как то, что ты дура набитая.
– Тебе сегодня на башку ничего не падало? Тяжелое?
– Не падало. Валандаешься со всяким дерьмом и уже поверить не можешь, что хороший человек в тебя влюбиться способен.
– Будешь допекать такой чепухой, уволюсь. Сам на своем рояле играй и шлюх прекрасной музыкой воспитывай. Первые три урока дам бесплатно.
– То, что у тебя язык как помело, мне хорошо известно. Эх, сыграй «Таганку», что ли, на душе муторно, может, полегчает…
Девки «Таганке» очень обрадовались, любимыми песнями их баловали только по большим праздникам, и я, конечно, расстаралась. Виссарион рукой махнул и удалился в подсобку.
На следующий день я болталась по магазинам в надежде избавиться от дурных мыслей. Не получилось. В смысле – избавиться. Утром я звонила в клинику, но главный врач разговором меня не удостоил, выходило, что Тони пользовался особыми привилегиями, наверняка с подачи Рахманова. Так как Рахманов объявиться не спешил, мне о таких же оставалось лишь мечтать. И вдруг Машка позвонила сама…
– Да, – буркнула я, когда высветился незнакомый номер, и услышала:
– Юлька? Наконец-то. Что с твоим телефоном?
– В машине оставила, думала, потеряла.
– Вот в чем дело. – В голосе Машки слышалась неуверенность. – А я у сестры мобильный выпросила. Много говорить не могу. Как твои дела?
– Нормально. А твои?
– Хорошо. Я… я тогда много лишнего наговорила, не обращай внимания.
– Пустое.
– Правда?
– Конечно. Главное, чтобы у тебя все было хорошо.
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже.
