– Ты поймешь, что я искренен, очень поздно, когда все будет бессмысленно.
– Ты просто пугаешь себя, тебе это приятно. Совершенно новое ощущение…
– Нет.
– Да.
– Нет. И ты сама знаешь.
– Я не верю тебе, – покачала я головой.
– Придется поверить.
– Просто сейчас ты не хочешь быть самим собой. Завтра ты удивишься.
– Приятно, что ты считаешь меня законченным мерзавцем, – усмехнулся он.
– Ты такой, какой есть.
– И ты меня не любишь, – кивнул он.
Очень хотелось ответить правду. Но я не смогла. Хотя чего проще просто сказать «да». Но что-то меня остановило. Может, страх все еще притаился где-то во мне и нашептывал: «С ума сошла, идиотка несчастная? Это твой шанс, у тебя их не так много, вот и не фига раскидываться». И я возразила:
– Я люблю тебя.
– Ты не притворялась, не пыталась меня использовать? – перебил он.
– Пыталась, конечно, – усмехнулась я. – Я ведь хочу выжить.
– Мое предложение остается в силе. Переезжай ко мне. Прошу. Я тебе клянусь: мне безразлично, кто и что скажет по этому поводу, а если кто-нибудь еще раз посмеет…
– Не строй из себя сумасшедшего, – поторопилась вмешаться я, пока он тут лишнего не наболтал. – Разумеется, я согласна.
– У меня есть условия.
– Как же без них, – хмыкнула я.
– Не думаю, что они слишком обременительны. Никаких старых знакомых, ничего, что может напомнить о прошлом.
– Машка?
– Машку я как-нибудь переживу, раз в нее влюбился мой лучший друг. Никаких забегаловок вроде этой, никакой идиотской работы… Я запрещаю тебе даже появляться в том районе!
– Шлюхи объявят траур, – вновь хмыкнула я. – Вот горе-то! Но один раз наведаться придется, сообщить, что меня ждет лучшее будущее.
– Ерничаешь?
– Конечно. Иначе я зареву. Тебе этого хочется?
– Я бы не возражал.
Далее события разворачивались с ошеломляющей быстротой и совсем не так, как я могла бы предположить. Впрочем, и для остальных все это, скорее всего, явилось полной неожиданностью. Тогда, после «Каприза», мы поехали ко мне, потому что до моей квартиры было рукой подать, а до его довольно далеко, а страсть, разумеется, переполняла, и мы рухнули в объятия друг друга, как всегда, не добравшись до моего дивана. К утру я решила, что Олег, успокоившись, геройствовать раздумает и я смогу остаться в своем жилище. Наше совместное существование под одной крышей виделось мне с трудом. Он хотел продемонстрировать свою независимость перед Долгих и компанией (против этого я не возражала), хотел немного побезумствовать (это я тоже переживу), но его слова о любви ко мне отклика не нашли по той простой причине, что любить кого-то, кроме себя, Рахманов не мог, просто не умел. Может, он о такой своей особенности не догадывался, но я-то знала о ней доподлинно, оттого внезапно свалившееся счастье представлялось мне весьма сомнительным. Очень быстро поняв, что свалял дурака, он обвинит меня во всех смертных грехах, и большая любовь выйдет мне боком. Была, конечно, еще причина: я его не любила, не уважала, даже не жалела, мало того, презирала и ненавидела. Притворяться долгое время весьма затруднительно, так что я бы предпочла свою берлогу и визиты Рахманова не чаще одного раза в неделю.
Все вроде бы к тому и шло, но, уходя, Рахманов заявил, что к вечеру пришлет машину. К тому моменту мне надо собрать вещи и предупредить хозяйку квартиры, то есть покончить с прежней жизнью.
– Возьми только самое необходимое, – напутствовал он.
Проводив его до двери, я почувствовала себя скверно, на сей раз в банальном физическом смысле, и бросилась в туалет. Минут пять меня рвало, и я, умывшись, буркнула, глядя на себя в зеркало:
– Эк тебя от любви-то плющит…
Оказалось, в самую точку. Ближе к обеду я догадалась найти свой календарик, уставилась в него и присвистнула:
– Время-то как бежит. Надо больше внимания уделять своему здоровью.
В общем, вместо того чтобы собирать вещи, отправилась в клинику. Счастье на моем лице читалось так явственно, что врач сразу же предложила решить мою проблему на следующий день. Мы договорились о времени, и я потопала к Виссариону.
– Я со скорбной вестью, – заявила я ему. – Увольняюсь.
– Откуда?
