нелегко, – повторил он. – Он к тебе привыкнет. Разумеется, ты не сможешь видеть его слишком часто, и он не должен знать, кто ты. Тетя Юля, и все. Договорились?
– Я думаю, «теть» тут и без меня достаточно, – с трудом расцепив челюсти, ответила я.
– Не питай иллюзий. Это мой сын. И я никогда не позволю своему сыну жить с тобой. Что его ждет, скажи на милость? Убогая жизнь и тычки от мамашиных любовников? У тебя кто-то есть? Наверняка есть, длительное воздержание тебе не свойственно.
– Зачем ты это говоришь? – не выдержала я.
– Просто интересуюсь твоей жизнью. Говорят, ты трудишься в доме престарелых? – Он усмехнулся. – Епитимью на себя наложила? Ну-ну… Кому ты пытаешься заморочить голову, дорогая?
– Если не возражаешь, я поеду, – сказала я.
– Тебе незачем валять дурака и ходить за стариками за копейки, – деловито продолжил Рахманов. – Еще в марте я открыл счет на твое имя. Две тысячи долларов в месяц, вполне достаточно, я думаю.
– Не трудись. В деньгах я не нуждаюсь.
– Значит, все-таки успела найти кого-то? – усмехнулся он. – Или снова спуталась с Ником? Вы с ним неплохая пара.
– Вы тоже, – отрезала я, повернулась и зашагала к калитке. Он догнал меня.
– Подожди, – взгляд его шарил по моему лицу. Олег все не решался что-то спросить, и я уже подумала, что так и не решится, но тут он произнес: – Скажи, ты… ты любила меня? – Я покачала головой, и он отступил на шаг, точно от удара, и голос теперь звучал иначе. – Ты просто притворялась, ты использовала меня…
Я кивнула, и теперь моя душа наполнилась злобной радостью при виде его боли.
– Дрянь! – сказал он. – Дрянь! Всегда ею была, ею и сдохнешь!
– Желаешь поучаствовать? – засмеялась я. – Становись в очередь.
Машина стояла возле калитки, я плюхнулась на сиденье, завела мотор. В висках стучало, я знала, что в таком состоянии ехать не могу, но оставаться здесь лишнюю минуту не хотела. Наверное, я была похожа на пьяную. На посту ГАИ меня остановили, и инспектор долго разглядывал документы, косясь на меня.
– Счастливого пути, – произнес он наконец, возвращая мне «корочки», а я едва не рассмеялась, уж очень издевательски, двусмысленно прозвучало его пожелание.
Каждую субботу Машка приглашала меня на обед. Бывая у них, я ощущала странную неловкость – слишком много запретных тем. Иногда я ловила на себе взгляд Антона, в нем была печаль и сочувствие, и это раздражало. Машка садилась рядом, держала меня за руку, и мы подолгу молчали.
Жизнь ее была размеренной, она редко выходила из дома, ждала Антона с работы, стряпала, наводила порядок в квартире, которая и так сияла чистотой, вечерами они подолгу гуляли в соседнем парке. В конце июня Машка, смущаясь, сказала мне:
– Мы решили пожениться, уже подали заявление.
– Хорошая новость, – кивнула я.
Она тоже кивнула и надолго замолчала, потом заговорила вновь:
– Знаешь, мне иногда кажется, что все не взаправду. Что вдруг подует ветер, и все исчезнет, как дым.
– К некоторым вещам надо привыкнуть.
– Да?
– Да. К нормальной жизни тоже.
– Я думаю, что скоро умру, – вздохнула она.
– Откуда такие мысли? – испугалась я. – Плохо себя чувствуешь?
– Нет. Просто… Не обращай внимания. Мне часто снятся странные сны. Что я снова маленькая, и рядом мама и брат. Совсем не такие, как в жизни. Счастливые, веселые… Мама сказала, что там хорошо.
– А здесь тебе чем плохо? – нахмурилась я.
– Хорошо, – улыбнулась она. – Только кажется, что это не взаправду. И я уже не знаю, когда сплю, а когда нет.
– Пройдет немного времени, и все наладится.
– Конечно, – согласилась она, но взгляд ее потухших глаз говорил об обратном. – Ты видишься с отцом?
– Нет.
– Почему?
– Ты же знаешь, он во мне не нуждается.
– А если ты не права? Вдруг он ждет? Позвони ему.
– Хорошо.
– Сделай это для меня, – добавила она.
Я, признаться, удивилась. Машке ведь хорошо известны наши отношения. Но отцу позвонила. Он мне не обрадовался, однако пригласил приехать, и я поехала, сама не знаю, зачем.
