– Значит, я вам не нравлюсь? – перестав смеяться, спросил он. – Можно узнать, почему?
– Вы и так знаете. Разве нет?
– Пожалуй, да, – ответил он, и я не поняла, говорит он серьезно или насмешливо. – Надо полагать, вы считаете меня своим врагом, а ведь, в сущности, мы очень похожи.
– Любопытно. – Я снова внимательно всмотрелась в его лицо, силясь понять, зачем он затеял этот разговор. – Чем же?
– Главным. Силой, желанием жить, цепкостью, хорошей хваткой.
– Не знаю, как вы, а я пока, кроме дерьма, еще ничего не схватила.
– Грубость вам не идет.
– Прошу меня извинить.
– Красивым женщинам многое прощают.
Водитель Саша полез за какими-то инструментами в багажник, на ходу крикнув нам:
– Еще минут пять.
– Ох уж эти машины… Вчера полчаса торчали в пробке. Как мы еще выдерживаем в этом сумасшедшем городе? – вздохнул Долгих. – Чтобы проехать расстояние от дома до работы, трачу кучу времени.
– А вы заведите вертолет и сделайте посадочную площадку на крыше своего офиса.
– За кого вы меня принимаете? – насмешливо сказал он и продолжил уже серьезнее: – Если начать летать на вертолете, то, пожалуй, забудешь, как выглядит родной город.
– Сверху видно даже лучше, – ответила я.
– Вы меня дразните? Думаете, это поднимет вас в собственных глазах? Знаете, все ваши неудачи от постоянных компромиссов. Мне известно, что вы лишились ребенка. Но захоти вы этого по-настоящему, легко вернули бы его и женили на себе Олега, получив ту самую сытую и спокойную жизнь, о которой, должно быть, мечтаете. Однако в глубине души вы считаете, что это плохо, непорядочно и даже бесчестно. Разве не так? Отсюда все ваши неудачи: жизнь толкает вас к одному решению, но ваша духовная сущность, точнее, все то, что в вас успели напихать глупого и сентиментального, мешает вам. Но сила характера и цепкость в вас все-таки побеждают, именно поэтому вы в своем положении смогли многого добиться.
– Вы правы, я до сих пор жива и даже имею счет в банке, – ответила я со злостью.
– Этого мало?
– В моем положении, как вы выразились, много.
– Так зачем же вам его менять? – вдруг резко спросил он.
Я сделала вид, что наблюдаю за его шофером, чтобы выиграть время. Когда я повернулась, лицо Вадима Георгиевича вновь было насмешливым, а глаза смотрели странно-печально. Натолкнувшись на этот взгляд, я сказала неожиданно для самой себя:
– Мы видимся всего в третий раз, а у меня такое чувство, что вы давно, всю жизнь, стоите у меня за спиной и пялитесь в затылок. Ненавижу, когда стоят за спиной. Но сейчас я не испытываю к вам ненависти, и это меня пугает.
– Вы невозможная женщина, – засмеялся он. – Вы всегда говорите правду, что для мужчин является тяжелым испытанием, но это лишь подтверждает мои слова.
– Вы так хорошо меня знаете? А даром предвидения случайно не обладаете? – усмехнулась я. – Может быть, скажете, что я буду делать теперь?
– Для этого не надо быть прорицателем, – усмехнулся он. – Вы будете метаться в поисках сильного покровителя, ведь с Олегом вы, кажется, порвали, да он для вас и ненадежен.
– Хотите предложить свою кандидатуру?
– Кандидатуры предлагают на выборах. Вы красивы. Даже очень красивы. Но не придавайте своей внешности слишком большое значение. Можно проиграть. – Последние слова он произнес сухо, без насмешки или неудовольствия, а я поморщилась, как от боли, потому что услышала за ними другие, не раз сказанные самой себе.
– Я знаю свое место, – спокойно ответила я. – У меня были хорошие учителя.
– Жаль, что вы думаете именно так, – покачал он головой. – Человек должен почувствовать свою позицию, уяснить себе суть окружающего, только тогда он сможет заставить жизнь работать на себя, и чем жестче она с ним обойдется, тем больше у него шансов на выживание, при условии, что у человека есть силы для борьбы. А у вас они есть. Я к вам испытываю симпатию и искренне хотел бы помочь.
– Спасибо. Вы мне уже помогли однажды.
– В сущности, я облегчил вам выбор.
– Выбор не предлагают, загоняя в угол.
– В вас говорит преклонение перед затасканными понятиями: справедливость, честность и прочее. Превосходство сильных людей перед слюнтяями не в том, что сильный человек способен выстрелить в безоружного, а слюнтяй на его месте непременно начнет раздумывать, а в том, что в нужный момент у меня в руках всегда будет оружие, а у слюнтяя – нет.
– Ясно. Вы создали целую философию убийства. Зачем? Или все-таки и в вас есть сомнение?
Он снова как-то странно посмотрел на меня. Взгляд был скользящий, неприятный.
– Вы все еще не поняли, что выросли из своих старых принципов, – ответил наконец он. – Вы цепляетесь за них по привычке, боясь сознаться самой себе, как далеко ушли от них. Это как любимая игрушка, когда уже стал взрослым, испытываешь к ней нежность, хотя она давно не нужна.
