вопрос: если придется спешно уносить отсюда ноги, ты не вспомнишь внезапно, что у тебя есть сын и не захочешь остаться здесь? – Я растерянно посмотрела на него, а он усмехнулся: – Значит, и тебе есть над чем подумать. Этим и займешься. И главное: никаких действий, героических или просто глупых, ты не предпринимаешь, не посоветовавшись со мной. Ясно? – Я кивнула, а он возвысил голос. – Ясно? Я не слышу.
– Предельно.
– Вот и молодец.
Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча. Зеленый седан ненавязчиво пристроился за нами уже через десять минут. Возле подъезда моего дома Павел остановился.
– Я возьму твою машину. Вечером позвоню.
– Ты сейчас домой? – спросила я и возненавидела себя за это.
– Не знаю, что ты там себе навыдумывала, – нетерпеливо ответил он. – С Викой я жил, потому что так мне было удобнее. Вообще-то, у меня своя квартира, точнее, бабкина, на Мичурина, помнишь? Мы были там пару раз.
– Помню, – улыбнулась я.
– Теперь все. Иди.
Я поспешно вышла из машины. Все чувства вдруг перемешались: и надежда, и радость, и беспокойство, и отчаяние. Я не могла понять, что он испытывает ко мне, я только видела, что он мало изменился, а это значит, что легко с ним не будет. Но я не жаловалась, я готова была на все, лишь бы он был рядом. Теперь я просто не понимала, как умудрилась все эти годы прожить без него.
Он приехал вечером ближе к восьми. Выглядел усталым, недовольно хмурился.
– Тачка на стоянке, – сказал, бросив мне ключи от машины, взглянул на плакат в прихожей и усмехнулся: – Никак не расстанешься с прежними игрушками?
– А зачем? – спросила я.
– В самом деле. Если честно, я иногда ревновал тебя к этому типу. Вы были бы прекрасной парочкой, в бою ты бы прикрывала спину любимого, а в минуты редкого затишья стирала ему носки, с просветленным лицом слушая, как он болтает о революции.
– По-моему, ты и сейчас ревнуешь, – улыбнулась я.
– Есть немного, – засмеялся он. – А если я попрошу снять плакат и выбросить в мусорное ведро?
– Пошлю тебя к черту.
– Достойный ответ. Свари кофе.
Когда я вошла в комнату, Павел сидел в кресле, раскинув руки. Волосы растрепались и падали на лоб, глаза прикрыты, он дышал медленно и спокойно, точно медитировал. Взял кофе из моих рук и принялся разглядывать меня.
– Все-таки странно, что ты стала такой красавицей, – чуть ли не с обидой заявил он. – В юности ты больше напоминала пушистого зайчонка, а такие мягкие и пушистые с возрастом становятся толстыми зайчихами.
– У меня все еще впереди.
– Конечно. Как там Машка? – спросил он, а я принялась рассказывать. – Этот ее Антон – друг Рахманова? Занятно. И чем он занимается?
– Он бывший офицер, сейчас работает на заводе, электриком.
– С таким дружком и на заводе вкалывать? У него что, на плечах кочан капусты?
– Он просто порядочный человек.
– Ясно, значит, идиот.
– Они завтра возвращаются из отпуска. Может быть, захочешь ее увидеть? Она будет рада.
Он немного подумал.
– Почему бы и нет? Договорись с ними, скажем, на послезавтра. Закатимся в ресторан и будем вспоминать молодость.
– Можно я тебя спрошу? – задала я вопрос, устраиваясь рядом.
– Судя по выражению твоего лица, спросить ты собираешься очередную глупость. Валяй, я добрый.
– Почему ты вернулся?
– Этот вопрос ты уже задавала, и я ответил. Разве нет? – Он вздохнул, потом очень осторожно коснулся ладонью моего лица. Он смотрел на мои губы и, не поднимая взгляда, заговорил очень тихо: – Хотел увидеть тебя. Три месяца назад ты мне вдруг приснилась. Мне казалось, я успел забыть тебя. Иногда, конечно, вспоминал. И даже думал: любопытно было бы узнать, как ты там… Но эти мысли не особо беспокоили. И вдруг тот сон. Странный, тревожный. Весь день я потом ходил сам не свой. А вечером подумал: может, опять приснишься?
– Приснилась?
– Нет. Ты ведь всегда была ужасно упрямой. Я ждал ночи, чтобы увидеть тебя, а ты не приходила. Я терпеть не мог день, потому что спать двадцать четыре часа в сутки еще не научился. Ждал ночи, злился, опять ждал, а тебя носило по другим снам, а ко мне ты не являлась. И тогда я вдруг подумал, чего проще: приехать и увидеть.
– Ты даже не позвонил, – усмехнулась я.
