Девица, прикрываясь простыней, все еще испуганно переводила взгляд с него на мою руку.
– Убирайся, – сказала я ей.
– Чао, детка, – послал ей Ник воздушный поцелуй. – Продолжим в другой раз. И забудь поскорее то, что ты здесь видела.
Девушка проворно собрала свои вещи и выбежала из комнаты.
– Ты напугала мою девчонку, – вздохнул он. – Хочешь на ее место?
– Оружие под подушкой? – спросила я.
– Спятила? Я ведь не какой-нибудь бандит. К тому же я у себя дома. – Он опять вздохнул, покачал головой, точно был огорчен моим недоверием, и приподнял подушки, но осторожно: сначала одну, потом другую. – Убедилась? – Ник сел, сложил руки на груди и произнес нараспев: – Да-а… выглядишь хреново. Ты эту штуку убери, она меня раздражает.
– Придется потерпеть.
– Вот оно что. Допрос с пристрастием? Будешь стрелять? В самом деле будешь?
– А ты сомневаешься?
– Нет, – покачал он головой. – Не сомневаюсь. Оттого «пушка» в твоих руках меня и нервирует.
Он поднялся не спеша, дурашливо развел руками.
– Ничего, что я в таком виде? Впрочем, тебе не привыкать. Ну, что, дорогуша, пойдем на кухню, выпьем, поговорим.
– Сядь и не вздумай приблизиться.
Он присвистнул.
– Как сурово это прозвучало для моего бедного разбитого сердца. Значит, надумала вершить правосудие? Валяй. Нажми на курок. Надеюсь, тебе полегчает.
– Ты его убил? – спросила я.
– Ты дурой-то не прикидывайся, – посуровел он. – А может, ты в самом деле дура, а? Влюбленная дура, которую провели как распоследнюю лохушку. Ни за что не поверю, что ничего не поняла.
– О чем ты? – нахмурилась я.
– О твоем золотом мальчике. Ты в самом деле считала его благородным? Ну как же, рыцарь на белом коне, который явился, чтобы спасти тебя от злых дядей, каковым, безусловно, ты считаешь и меня. Зря, между прочим. На поверку оказалось, что твой единственный друг – именно я, а ты готова пристрелить меня, как собаку. Короче, так: давай стреляй или вали отсюда, сил нет видеть твою рожу.
– У него не было кассеты, – сказала я. – Он мне поклялся.
– Своей большой любовью? – хмыкнул Ник.
– У него не было кассеты, – повторила я.
– Не было. Зато было кое-что другое.
Он все-таки пошел на кухню.
– Надо срочно выпить, меня тошнит от твоей глупости.
И я пошла за ним, сунув пистолет за ремень джинсов, он казался мне бесполезной игрушкой, потому что я уже поняла: я не буду стрелять, и Ник это тоже знает.
На кухне он достал водку из холодильника, чертыхаясь, нашел две рюмки, разлил водку и залпом выпил. Спросил с усмешкой:
– Ты не задавалась вопросом, дорогая, почему ты до сих пор жива?
– Почему?
– Вот я и удивляюсь: почему? «Бабки» у ментов, документы неизвестно где, паренек отправился к праотцам, и где теперь всплывут бумажки, неизвестно. Хреновая ситуация, дорогуша.
– Что за бумаги?
– Понятия не имею. Но что-то очень ценное. Такое, за что не жалко отвалить сумасшедшие деньги. И это «что-то» было бы у нас, не будь ты такой дурой. – Он налил еще и уставился на меня своими рыбьими глазами. – Я ошибся в тебе, дорогая. Больно и горько сознавать это.
– Прекрати кривляться.
– Уже прекратил, – усмехнулся он. – Мальчик сказал тебе, зачем сюда явился? Нет? Уверен, что нет. Или выдумал что-нибудь сентиментальное: например, вдруг затосковал по тебе. Может даже, что ты ему по ночам снилась. Неужто угадал? Точно, угадал. Глазки-то как полыхнули. Я ведь говорил: мне твой паренек нравился, нашей породы. Орешин позаимствовал у хозяев не только кассету, но и некие бумаги, как теперь оказалось. И этих бумаг достаточно, чтобы изрядно испортить жизнь очень многим в этом городе. Бумаги Французу отдал сам Орешин, а кассету ты. О кассете мы знали, а про чертовы бумажки нет. Хотя были подозрения, были… Твой мальчик распрощался с кассетой, когда я его об этом попросил, но бумаги оставил себе. И несколько лет терпеливо ждал. Мы за ним все время приглядывали, но он вел себя образцово. А потом решил, что время пришло, и появился в городе. Ты ведь знаешь, зачем? Разумеется, знаешь. Чтобы договориться с Воропаевым, тот готов был заплатить сколько угодно за то, чтобы избавиться от конкурента, от серьезного конкурента. Француз вышел на одного человечка в его окружении, того самого, что потом исчез. Кстати, его нашли. Труп, разумеется. Отгадай, где? В канализационном колодце в Тихвинском переулке. Это совсем рядом с рестораном, где ты любишь предаваться порокам. Канализационный колодец место ненадежное, но когда нет выбора… Впрочем, я отвлекся. Француз не стал мелочиться и запросил миллион. И он бы его получил. Непременно бы получил, не вмешайся вдруг ты. Переговоры проходили в состоянии повышенной секретности, Воропаев опасался провокации, Француз был заинтересован в том,
