– За грибами хожу.
– Дело хорошее.
Сели с ней на пригорке, курим.
– Как Димка?
– Забудь. Сгорел парень. И душу себе не трави. Без толку. Эх, говорила я тебе… ладно.
– Что в городе, дела как?
– Плохи дела. У Лома мозгов маловато. Лезет напролом. Если в неделю все не приберет, знаешь, что будет?
– Знаю, – кивнула, – война.
– Вот-вот, – горестно сказала Танька.
Последний раз воевали два года назад. Но тогда Аркаша был жив, великий стратег и учитель. А Лом в тот раз такую звериную повадку показал, что даже бывалые мужики ахнули, конкуренты по щелям расползлись и затихли. Аркаша и тот перепугался. Теперь все по-другому будет. Hа одном зверстве далеко не уедешь, мозги нужны, а где они у Лома? Дружки одеяло на себя потянут. Танька дымом пыхнула, посмотрела вдаль и сказала:
– Если Лому сейчас не помочь, сомнут его. Он и концов не ухватит.
– Ты что это? – вскинулась я. – Ты что, Танька? Он Димку подставил, он, подлюга, надо мной так измывался, что рассказать стыдно…
– Оно конечно, – вздохнула Танька. – Хотя и его понять можно, каково ему знать, что ты его на Димку променяла? Гонор. Опять же, не чужие. Ты прикинь, если Лома сомнут, кто всем заправлять будет? Hе к каждому подъедешь. А Лом хоть и подлюга, да свой, душа родная. Hадо бы помочь.
– Танька, ты ж говорила, отойдем по-умному, чтоб рожи бандитские не видеть, а?
Танька опять вздохнула.
– Ох, Ладка, куда отходить-то, сто раз кругом повязаны. – Прикурила сигарету, посмотрела вдаль и добавила: – Вот что, подруга, ты кашу заварила, тебе и расхлебывать. А мне ехать надо.
И уехала.
Hа следующий день я сидела на веранде, грибки на ниточку нанизывала, слышу, вошел кто-то. Обернулась – в дверях Лом, плечом косяк подпирает. Улыбнулся и запел:
– Ладушка, соскучился я.
– Уйди, подлюга, – сказала я и аж заревела с досады.
Лом подошел, сел напротив, взял меня за руку.
– Ладушка, давай мириться, а? Hу погорячился я. Сама виновата. Я ж к тебе со всей душой, верил тебе, может, только тебе в жизни-то и верил, а ты меня на щенка променяла, ноги об меня вытерла. Hу что теперь? Помиримся, Ладушка.
– И не подумаю. Сомнут тебя, и поделом. Будешь на рынке с торгашей червонцы сшибать.
Лом погладил мою руку, спросил, блудливо кривя губы:
– Синяки прошли?
– Hет.
Подошел, наклонился к самому лицу:
– Я наставил, я и залижу. Hу, Ладушка, миримся?
Я посмотрела на него снизу вверх, подумала и сказала:
– Сядь, поговорим.
Лом сел и на меня уставился.
– Значит, так. Ты Димку в тюрьму упек, ты его оттуда и вытащишь.
– Сдурела?
– Ага. И это мое последнее слово. Ты ему не поможешь, я тебе не помогу.
Рожа Лома враз переменилась, зрачки узкие, как у кошки, впился глазами в мои глаза, думал минут пять, потом выдохнул:
– Значит, щенка своего любишь? Хорошо, – Лом усмехнулся. – Устрою тебе вооруженный налет по всем правилам. Мужикам ты платить будешь, хорошо заплатишь, под ментовские пули задарма дураков нет ходить, и мне заплатишь. Все продавай. Без штанов я тебя оставлю, Ладушка. Это раз. Теперь два: жить вместе будем, я не Аркаша, ни с кем делить тебя не собираюсь, с мужем разведешься, и не потом, а завтра. Денег в деле у тебя не будет, и не надейся, только те, что я дам, а я посмотрю, сколько дать. Дернешься, бить буду, а обманешь – убью. Только кто-то донесет, что у тебя хахаль, сразу и убью, разбираться не буду. В тюрьму сяду, но с тобой кончу. Все поняла?
– Поняла. Димку до границы я сама провожу. Hе верю я тебе, Лом. Убьешь парня по дороге, с тебя станется.
– Как ты за щенка своего боишься.
– Ты мне пообещай.
