– Нечего удивляться, если жена меня променяла на кота.
– На какого кота? – проявила я живейший интерес.
– На Пафнутия. Своими бы собственными руками придушил эту сволочь.
– Кого, кота?
– Кота, – зло кивнул Витька. – И ничего смешного здесь нет, он у меня, можно сказать, жену отбил.
– Груню?
– Само собой, Груню. Что у меня жен-то, десяток? Я ж не татарин.
– Как это кот мог отбить у тебя жену?
– Так, – начал злиться Витька, – говорю, сволочь, еще и гадит где попало. Обычно мне в ботинок. Рядом Грунины стоят, так он ни-ни, а в мой – только оставь. Правда, у меня с этим гадом старые счеты. Грунька у своих была, мы тогда еще втроем жили: она, я и эта сволочь, это потом уж она развела зоосад, а тогда только этот. Короче, он у меня пуговицу от пиджака отгрыз и заныкал, и по всему пиджаку его шерсть. Прикинь, а меня люди ждут. Ну, я его под горячую руку хотел утопить, он, гад, вырвался и на антресолях залег. Когда я его оттуда палкой выпихнул, вся злость прошла, хотя надо было бы его в тот день придушить, падлюгу, а я не стал. Вражина эта ванну запомнила и принялась мне мстить. К примеру, на диван сяду, он цап меня за палец, а Грунька: «Витя, пересядь в кресло, ты Пафочку нервируешь…» Пафочка… Ненавижу котов, самое бесполезное в мире животное. Вот скажи, какая от них польза?
– Мышей ловят, – ответила я.
– Мышей, – презрительно фыркнул Витька, – мышей разводить нечего, тогда и ловить не придется.
Мысль показалась мне интересной, и я кивнула.
– Вот взять хоть Пафнутия, – все больше расходился Витька, – мышей у нас нет, сволочь эта только жрет да мне в ботинки гадит, а она с ним носится, точно с дитем малым. Тьфу…
– Так может ей просто нужно о ком-нибудь заботиться? – выдвинула я предположение.
– А я? – обиделся Витька. – Обо мне что, заботиться не надо? У меня, между прочим, работа нервная. И вообще… а она с котом. У него, видишь ли, ушки больные, а у меня тоже, может быть, ушки, только со мной никто по врачам не бегает. Нет, права была мамаша, она хоть и алкоголик со стажем, но людей видит. Мамаша как Груньку увидела, сразу сказала: «Эх, сынок, не будет тебе с ней жизни». Так и вышло. И пацаны все говорили: Витек, посмотри, кого берешь, физиономия конопатая, росточком не вышла, а имя вслух произнести стыдно. А я самый умный: мол, не ваше дело… Нет, надо было пацанов с мамашей слушать, а я женился, как последний… – Витька покачал головой и рухнул в кресло, тяжко вздыхая. – Никакой жизни, – прошептал он. – Никто ей, кроме котов, не нужен… А ты котов любишь? – с подозрением спросил он.
– Нет, – отчаянно замотала я головой. – Я вообще никакую живность не люблю, если только съесть.
– В каком смысле? – насторожился Витька. – Коты несъедобные… хотя… – Он вдруг задумался, невидящим взором уставившись в одну точку. – В нем килограммов семь будет, это точно, шкура там, хвост… Все равно прилично остается.
– Витька, – испугалась я, – ты кота жрать не смей. Груня тебе ни в жизнь не простит.
– Она мне и так не простит, – закручинился он. – Развела зоопарк и целый день с этой животиной, я ей говорю: «Тебе, дура, ребенка надо», – а она мне: «Сам дурак». Ну что с такой сделаешь? Потом собак привела, с этими же гулять надо. Она идет, вся в собаках, а народ смеется. Мне ж неловко, собаки – это не коты, их в доме не спрячешь, а мне от пацанов стыдно. Ну я их всех и… того.
– Утопил? – прошептала я.
– Да нет. Вывез за город, километров за сорок, чтоб вернуться не могли, и выпустил. Пусть вольным воздухом подышат. И что ты думаешь, никто не вернулся, только эта сволочь, Пафнутий. Неделю шел. Я глазам своим не поверил, когда его увидел. Облезлый, тощий, и первым делом мне в ботинок…
– Да, – посочувствовала я.
Витька продолжал кручиниться, а я смотрела на него и неожиданно поняла, что он мне нравится. Конечно, он недоумок, это Груня верно подметила, но ее любит, ясное дело, и даже страдает. Парень он и в самом деле неплохой, обманывать его мне сразу расхотелось, а уж в любовь играть тем более. Ему это так же надо, как и мне. Нечестно это все. Вот сейчас расскажу все как есть, не про Груню, конечно, а про то, почему я с ним на эту квартиру потащилась. Решит помочь – хорошо, а выгонит – значит, поделом, но целоваться я с ним больше не могу. Ведь выходит, что мы в самом деле Груне изменяем.
Пока Витька сокрушался, а я формулировала свою просьбу, в дверь неожиданно позвонили, сначала один раз, потом второй, и гораздо настойчивее. Я решила, что это Груня. Может, ключи от квартиры забыла и не рискнула дожидаться сигнала? Витька прислушался к звонку, потом поднялся и неохотно побрел к двери.
– Чего надо? – спросил он грозно, ему глухо ответил мужской голос. Слов я не разобрала. Витька поинтересовался: – Ряха, ты, что ли? – И открыл дверь.
В квартиру вошел высокий худой парень с лошадиным лицом и глазами навыкате. Его бритый череп отливал синевой, но, несмотря на старания природы и свои собственные, парень умудрялся выглядеть почти симпатичным, было в нем что-то такое, не позволявшее с пренебрежением отвернуться от него. С Витькой они составили примечательную пару, точно Дон Кихот с верным оруженосцем.
Витька закрыл за ним дверь, а длинный спросил:
– Ты один?
– Нет, конечно, чего мне здесь одному делать?
– Извини, брат, что кайф ломаю, но тут такое дело…
Я поспешно удалилась в кухню, а парни понизили голос, однако я, навострив уши, слышала почти весь разговор.
