– Найти эту падлу, – сразу же ответил Витька. – Если это проделки Бритого, он его где-то спрятал… Найдем, – после небольшой паузы сказал Витька. – Не дрейфь, брат, найдем, в городе он, куда ему деться.
– А если Бритый его сам того… чтоб натуральней? – вздохнул Ряха.
Витька опять замолчал, наверное размышляя.
– А если того… – начал он твердым голосом, но нам с Ряхой так и не суждено было узнать, к какому решению Витьку привел его светлый разум. Раздался страшный грохот, входная дверь то ли распахнулась с жутким стуком, то ли рухнула на пол, из кухни этого не увидишь, а выглядывать я не решилась, только подумала с восхищением: «Во Груня дает…» Но тут же в душе шевельнулось сомнение, свет еще вовсю горит, значит, Груня явилась ранее условленного сигнала, а тут еще и Ряха в квартире. Витька, не будь дураком, заявит, что Ряха пришел со мной, а он вообще тут сам по себе и ни при чем, так что все наши с Груней планы полетят к чертям собачьим. Я малость приуныла, но тут оказалось, зря я поторопилась унывать. Все было даже хуже, чем я думала, и, по большому счету, мне стоило пойти и утопиться в ванне, чтоб моя кончина была безболезненной. К живодерне я всегда питала колоссальное отвращение, как к мероприятию насквозь антигуманному, а то, что с нас почти наверняка начнут спускать шкуру, я с некоторым опозданием поняла совершенно ясно, так как отнюдь не разгневанная Груня появилась в квартире, а жутко разгневанные парни. Судя по голосам, в количестве трех человек.
Все разом заорали, а я с перепугу метнулась к холодильнику, но влезть в него не представлялось возможным, пришлось бы выбрасывать из него полки, а на это времени у меня не было, да и шумно очень. От холодильника я бросилась к мойке, а затем к угловому столу со шкафчиком и очень быстро смогла в нем угнездиться, так как он, на мое счастье, был совершенно пуст.
Я прикрыла дверцу и вновь обрела способность различать звуки и беззастенчиво стала подслушивать. Но тут меня постигла неудача. Мужчины на разные голоса и весьма эмоционально что-то обсуждали, но что конкретно, понять не было никакой возможности. Говорили они вроде бы по-русски, но большинство слов оставались для меня загадкой. Пока я успевала постигнуть одно, пропускала другое. В общем, я так и не смогла понять, о чем идет речь.
Конечно, кое-какие слова были мне хорошо знакомы, например, «падла». Его употребляли очень часто, но и оно имело разнообразные значения. Затем, конечно, целый букет русских народных выражений, любовь к которым приписывают грузчикам и сапожникам, но толку от того, что я их очень хорошо знала, не было вовсе, потому что они, как известно, служат не для передачи информации, а для цветистости речи. Мне же хотелось чего-нибудь конкретного, так как вопрос сохранения собственной шкуры стоял на повестке дня под номером один.
Напрягая изо всех сил свои извилины и по-прежнему не улавливая сути происходящего, я съежившись сидела в столе, лелея в душе робкую надежду, что гостям не придет в голову заглянуть в него, а Витька, при столь бурном развитии событий, и вовсе должен забыть обо мне навеки. Тут Витька заорал медведем, вслед за этим что-то со страшным шумом разбилось и посыпались осколки.
– Свят, свят, – пробормотала я и неловко перекрестилась, потому что мой подбородок упирался в колени. Звон стекла почему-то ассоциировался у меня исключительно с окном, и я решила, что кого-то выбросили с третьего этажа и он лежит сейчас в объятиях асфальта. Разгулявшуюся фантазию мне пришлось попридержать: летя с третьего этажа, жертва, по моим представлениям, непременно должна кричать, а здесь никакого душераздирающего вопля со стороны улицы… И вдруг вопль раздался, как по заказу.
– Ах ты, кобель паршивый, – выпевал звонкий Грунин голос. – Да я тебе глаза выцарапаю, и сучке твоей…
Груня ахнула, и я поняла, что случилось. Вовсе не окно разлетелось в осколки, а люстра. Свет погас, и моя подружка явилась по условленному сигналу, не подозревая, какая опасность ее подстерегает.
Точно ласточка из гнезда, я выпорхнула из шкафчика стола и заорала:
– Беги, Груня… – И тут пять голосов тоже что-то разом заорали, а шестой, звонкий, принадлежащий моей подружке, перекрывая все остальные, предложил:
– А ну, на пол и руки за голову! – Она сделала паузу и рявкнула так, что я с перепугу залегла на пороге кухни: – Перестреляю всех, падлы!..
Через несколько секунд до меня дошло, что на пороге лежать довольно глупо – раз тут такое творится, надо Груню выручать и себя, конечно, тоже. Я заспешила в направлении коридора. Будь я в нормальной квартире, мне б и двух секунд хватило, но в этом чертовом эротическом гнезде было никак не меньше ста квадратных метров, и, пока я их преодолевала, события продолжали стремительно развиваться. Не успела я сделать и пары шагов, как грохнул выстрел, потом второй, третий, потом пошла такая пальба, что я сползла на пол и закрыла голову руками, успев подумать: «Не фига себе…» И вдруг все стихло.
Я встала на четвереньки и робко продвинулась на метр, потом жалобно позвала:
– Груня…
И услышала Витькин голос.
– Ой, блин, – нараспев сказал он. Парень особо фантазией не блистал, да и словарный запас у него был не то чтобы очень большой.
– Да уж, – со вздохом согласился Ряха, – даже жить не хочется, брат.
– Молчи, – рявкнул тот, – все твой язык…
– Не языком же я троих уложил, – обиженно заметил Ряха, а Груня растерянно произнесла:
– Это что же здесь такое?
– Это трупы, – сообщил Ряха, а я, рванув с места, наконец-то оказалась в прихожей и смогла убедиться в том, что Ряха прав: трупы были. Целых три. Лежали они в самых невероятных позах, в прихожей клубился дымок, пахло паленым, а в трех шагах от меня стояла Груня с железякой в руке, подозрительно напоминающей пистолет. У ее ног стояла плетеная корзинка, из которой в настоящий момент не спеша выбирался кот, недовольно мяукая.
– Какие еще трупы? – пришла в себя Груня.
– Такие, – тяжело вздохнул Ряха, обводя взглядом поле битвы. – Это ж надо… И чего мне всегда так не
